«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

С домашней работой и трудами по хозяйству священники обычно справлялись самостоятельно. Те, кто жил вместе, как правило, готовили по очереди – назначали дежурного. Рецептами снабжал всех желающих монах Ходкевич, специалист в области поварского искусства (которым он занимался еще до ссылки, у себя в монастыре). Встречались и повара-любители, добровольно бравшие на себя это бремя. К числу таковых относился камальдул Кулаковский, обслуживавший двух своих соседей по дому: «Он принял на себя обязанности Марты[7]; мы отдавали ему деньги, и нас он никакими работами не обременял, предоставляя готовую еду». Другие учились на собственных ошибках, приобретали опыт в приготовлении пищи, однако некоторые священники обнаруживали безнадежное отсутствие поварских талантов. «Когда пришла моя очередь кашеварить, – вспоминал Ян Наркевич, – я был в большой растерянности. Как и что сготовить на обед? Решил сделать кислый суп. Затопил печь, налил в горшок воду, добавил закваску, насыпал ячменную крупу, положил говяжье мясо, посолил и поставил в печь. Взяв половник, стоял наготове и, когда появилась пена, снял ее, а позже, не зная, чем заняться, уселся неподалеку от печи читать книгу. Пришел мой товарищ и, заглянув в печь, спросил: „Что это ты такое готовишь?" „Кислый суп", – отвечал я. – „А что ж у тебя в горшке-то?" – рассмеялся тот и ушел. Заглянув в горшок, я обнаружил не суп, а густую кашу; оказалось, что я насыпал слишком много крупы. Что случилось, то случилось, ничего не поделаешь, такой вышел обед. Когда пришло время, я расставил тарелки и разложил приборы – вообще-то накрывать стол у нас не было принято; порезал хлеб, в центре положил доску, вынул из печи горшок, который служил нам также супницей, поставил на доску и позвал товарищей, а те были так любезны, что меня не ругали, а только смеялись: мол, сколько живут на свете, подобного обеда есть не доводилось. В другой раз, в пятницу, мне снова удалось приготовить удивительную кашу из картошки и рыбы. В результате я приобрел нелестную репутацию – несмотря на все усилия, к поварскому искусству, мол, совершенно не способен».

Стирку одежды и белья священники поручали – так следует из записей отца Климовича – местным жительницам, что понятно, поскольку эта работа требовала больше усилий и специальной утвари. В счетах отца Климовича «стирка» является постоянной рубрикой, на нее уходило пять-шесть рублей в год. Священники сами пекли хлеб, те, что занимались сельским хозяйством, выучились не только доить коров, но и делать молочные продукты. «Физическая работа в огороде и по хозяйству, – вспоминал Куляшиньский, – была в порядке вещей; более крепкие товарищи даже собственноручно пахали, сеяли, молотили, косили на тамошних полях, увы, не вознаграждавших их за тяжкий труд. Многие занимались каким-либо ремеслом […]». Даже более обеспеченные священники старались самостоятельно справляться с домашними хлопотами и никого не нанимать. По сведениям Новаковского, лишь несколько ксендзов держали собственных кухарок.

В том, что касалось материальной стороны жизни, священники оказались весьма предприимчивы и способны к сотрудничеству; они также приобрели в Тунке много практических умений, в обычной жизни ксендза необязательных или излишних, а там, в Сибири, спасавших от нищеты, а порой и голода. Прошло однако немало времени, пока священнослужители преодолели внутреннее сопротивление перед физическим трудом (в необходимости которого, как утверждает Жискар, поначалу их «невозможно было убедить») и занятиями, несовместными со служением Богу и даже запрещенными церковным законом (например, торговлей). После индивидуальных они начали предпринимать и коллективные шаги. А когда через три года власти немного смягчили полицейский режим, многие ссыльные в материальном плане стали жить достаточно благополучно. Правда, те священники, которые вели дневники, не пишут об этом прямо, но можно предположить, что труд также помог многим из них избежать психического кризиса – точно так же, как это происходило со светскими ссыльными.

Не исключено, что священники пытались также заработать учительством. В 1869 году до иркутских властей дошла информация о том, что некоторые священники обучают местных детей чтению, однако подробности нам неизвестны. Если таковой факт и имел место, то, скорее всего, это продолжалось недолго, поскольку ссыльные опасались репрессий. Сами польские священники в своих дневниках ничего об этом не писали.