Среди светских ссыльных разошлись слухи, что даже самые бедные ссыльные ксендзы в Сибири имеют в среднем около двадцати пяти рублей в месяц – считалось, что им повезло, и это несомненно вызывало тайную зависть. На самом деле, в Тунке материальным достатком могли похвастаться лишь немногие, главным образом, те, кто занимался торговлей, удачливые земледельцы и, вероятно, «доктора». Кое-кто жил на шестирублевое пособие, как, например, Юзеф Блажевский, Миколай Куляшиньский и Францишек Шмейтер – эти еле-еле сводили концы с концами. Неудивительно, что некоторые из них роптали на свою судьбу. Однако никаких попыток что-либо изменить не предпринимали.
Трудные времена снова наступили в Тунке ближе к половине семидесятых годов, когда священников начали отправлять в европейскую часть Империи. В ожидании отъезда они пренебрегали своими занятиями или вовсе их прекращали, продавали утварь и личные вещи, которые имели хоть какую-то ценность и не могли пригодиться в пути, а власти приостанавливали выплату пособий.
V. «Sacerdotes Tuncae» – община ссыльных и пастырское служение
В Тунке священники чувствовали себя мучениками и за дело Польши, и за католическую веру и Католическую церковь; как утверждают Новаковский и Жискар, многие из них поначалу видели себя в роли миссионеров среди язычников. Возможно, некоторые тункинские ксендзы даже пытались проповедовать католицизм, потому что в 1868 году до иркутских чиновников дошли сведения о том, что политические ссыльные, посещая окрестные бурятские улусы с целью закупки товаров, занимаются при этом «религиозной пропагандой». Дабы пресечь оную, тункинскому капитану было рекомендовано ужесточить контроль за священниками и их связями, а также записывать все подозрительные фамилии. При этом надлежало следить за тем, не совершают ли ссыльные тайком службу. Священники очень быстро убедились, что ни о каком религиозном воздействии на окружение не может идти и речи; ни в одном из дневников подобные шаги даже не упоминаются. Впрочем, окрестные буряты были крещенными, а следовательно официально считались православными, и попытка их обращения в католицизм наверняка вызвала бы решительный протест сибирских властей. Католики – изредка – встречались в Тунке среди казаков.
Идеально сплоченного сообщества священники в Тунке не образовали, хотя – как говорилось выше – оказались способны объединять свои действия с целью улучшения материальной стороны жизни. Разница характеров, привычек, возраста, ментальности, а также различия, связанные с географией приходов и церковной традицией (отличавшейся в Царстве Польском и Литовском генерал-губернаторстве), становилась порой причиной недоразумений, нездоровой конкуренции или конфликтов. «Что ж, здесь собралось духовенство со всех концов страны, и каждый был глубоко убежден в собственной значимости: разумеется, в этой ситуации при взаимном общении не могло не случаться распрей», – писал Новаковский. Наиболее бурным был начальный период, когда то и дело требовали решения вопросы, связанные с совместным существованием: «Так вот, эти совещания ссыльных, так называемые сходы, были ни дать ни взять, миниатюрной копией провинциальных сеймиков. Сходство поразительное. Более того, на одной из первых встреч, когда мы собрались в этом прелестном уединенном месте, где теперь находится наше кладбище […], среди общего гама из кустов (дело было в роще) выскочил коренастый старичок, седобородый и лысый, вылитый шляхтич из романа Сенкевича, и что было мочи выкрикнул: „Вето! Не позволяю!" Кто-то может подумать, будто он сделал это, желая успокоить собравшихся – ничего подобного, старик был свято уверен, что имеет право всем указывать, и все обязаны его слушаться».
Преувеличенным представляется мнение одного из петербургских знакомых ксендза Эразма Ключевского, будто ссыльные священники «привезли в Тунку свои грехи и дурные привычки, распри и свары».
Со временем отношения улучшились, «бунтовщики» пообтесались, а наиболее сложные конфликты разрешали на общих сходах трое выборных судей. Были однако и те, кто игнорировал подобные собрания.
В самом начале своего пребывания в Тунке священники устроили тайную общую часовню, однако от этой идеи пришлось вскоре отказаться. Часовня слишком привлекала внимание начальства, к тому же многие ксендзы были вынуждены преодолевать большие расстояния, чтобы до нее добраться. Поэтому служили по домам, обычно на рассвете, задернув занавески. «Поскольку для совершения службы необходим отдельный уголок, тункинские священники снимали для жилья такие дома, в которых имелось по крайней мере два помещения: первое (