«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

Жители Тунки хоть и привыкли к ссыльным, которые периодически и раньше – уже не одно десятилетие – появлялись в деревне, новых поселенцев, как уже говорилось, приняли недоверчиво и подозрительно. Дело в том, что еще до прибытия священников в деревню поговаривали, будто поляки режут, т. е. убивают. Как писали ксендз Матрась и Куляшиньский, слухи о поляках-людоедах распространял среди жителей сам Плотников – быть может, он говорил в шутку, иронически? Так что, желая обезопасить себя от непрошеных гостей – опасных «мятежников», некоторые крестьяне даже закладывали окна или разбирали печи во второй части дома, чтобы чиновники не могли заставить их принять поселенцев. Антипатия значительно усилилась летом 1866 года, когда до Тунки донеслись вести о вооруженном восстании польских каторжников на южном Байкале. Его эхо заставило местных жителей более пристально наблюдать за вновь прибывшими. Заметив, что некоторые из них что-то делают ночью возле одного из домов, где поселились поляки, жители даже по собственной инициативе организовали вооруженную группу с целью предотвращения преступных действий «мятежников». Лишь вмешавшийся капитан Плотников сумел разобраться и доказать, что поляки никакого бунта не замышляют.

Несмотря на это, местные жители не избавились от своих опасений, поскольку восстание на Байкале продолжалось, а в начале июля в район беспорядков был выслан тункинский казачий отряд. Царской армии приходили на помощь также местные жители, организуя отряды преследования из числа бурят и снабжая солдат продовольствием. Священники об этом знали, такого рода действия скрыть было невозможно. Немалое волнение вызвал также факт ареста мнимого «священника» Кароля Новаковского, бывшего заговорщика. Его выдал товарищ, Эдвард Вроньский, во время сражений на Байкале одним из первых попавший в плен. 1 сентября 1866 года в одиннадцать часов ночи Новаковского под стражей и в наручниках отвезли в Иркутск. В следственной тюрьме он встретил своего брата Вацлава, монаха, перевезенного туда из Усолья. Кароль скончался в иркутской тюрьме в апреле следующего года на руках брата, которого затем отправили в Тунку.

Подозрительность и преувеличенные опасения местных жителей относительно мятежников и преступников постепенно сходили на нет. Ведь живя под одной крышей с тункинцами, занимаясь сельским хозяйством и торговлей, некоторым священникам удавалось завязать более тесные отношения с крестьянами. Все это расширяло область взаимопонимания и доброжелательности. «[…] жители деревни Тунка, убедились, что людоеды поляки ведут себя тихо, спокойно и прилично, не пьют водку, не буйствуют по ночам, не воруют, не скандалят, не убивают, ни на кого не нападают, не грабят, как это принято у москалей, и не съели пока ни одного сибирского ребенка и ни одной женщины, а только сидят целыми днями по домам, молятся, читают книги и занимаются различными ремеслами, […] или трудятся в огороде, ловят рыбу удочкой или сетью в реках Иркут и Тунка, а то – охотятся на диких уток, зайцев, серн и т. д. – хорошо платят за любую вещь – и лишь тогда начали немного с нами сближаться».

Несмотря на все это, слишком многие сибиряки оставались настроены по отношению к полякам неприязненно. «[…] подходящий угол невозможно найти, – жаловался ксендз Станислав Помирский в письме к товарищу в апреле 1871 года. – Переезды и неизбежные конфликты так нам докучают, что я решил любой ценой себя от них оградить… Хочется купить какой-нибудь сарай, обставить его и поселиться там с товарищем, отдельно.» Несколько месяцев спустя он сообщает о покупке избы на десять лет, за восемьдесят рублей, и радуется: «Теперь я более спокоен, потому что никто не скажет мне: „убирайтесь”».

Известны случаи бесчестного, непорядочного поведения, обычного воровства и откровенного грабежа. Больше всего докучали священникам грубые станичные казаки. 11 марта 1869 года ксендз Ян Наркевич жаловался властям на то, что казак Иван Коробков взялся выполнить для него определенную работу и обманул. Наркевич дал Коробкову деревянный ящик, замок, металлические ручки и рубль, чтобы тот купил железную оковку, но казак тянул больше года, ничего не сделал и ничего не вернул. Наркевич просил, чтобы казаку приказали обить ящик железом и отдать хозяину. Удалось ли ему чего-то добиться, мы не знаем. 1 августа 1872 года у ксендза Игнация Качоровского была украдена одежда (забрали пальто и два сюртука); ночью 13, а также 22/23 мая следующего года обокрали живших вместе доминиканцев Игнация Климовича и Ангела Сосновского. В первый раз воры взяли из ледника двадцать пять фунтов мяса и туесок брусники, во второй – выломали дверь и украли двадцать фунтов масла, «крынку свиного смальца» и маринованную говядину. Впоследствии кражи в доме Климовича и Сосновского совершались еще не раз.