«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

Некоторых злодеев священники знали. Как пишет Матрась, в деревне действовало несколько «знаменитых» воров, из которых более всех прославился донской казак Переверзин. Он нанес большой ущерб и священникам, и местным жителям. «Не у одного священника-ссыльного он украл буренку, а чтобы тот зря не искал, обычно поступал следующим образом: прямо в стойле отрезал корове голову, оставлял ее как доказательство кражи, а тушу клал на телегу или сани и продавал с нее мясо своим братьям, донским казакам, или же местным жителям». Перестал он красть у поляков (но продолжал у местных) лишь после того, как ксендз Стульгиньский, косая сажень в плечах, натравил на него во дворе собак и «хорошенько проучил нагайкой». Казак Эмита, пьяница и лентяй, крал урожай у успешно хозяйствовавшего ксендза Байковского. Та же участь постигла занимавшегося сельским хозяйством ксендза Тушевского. Казаки не раз силой отбирали у поляков уже на колотые дрова.

Однажды в лесу священники случайно погрузили на свою телегу дерево, срубленное казаком Ломиловым, а когда обнаружили ошибку и попытались его снять, казак заметил происшедшее и кинулся на них с кулаками. Священников спасли случайно оказавшиеся рядом товарищи. Заседатель Арханенко признал правоту Ломилова. «[…] самоуправство все растет, эту развращенную орду казаков не ограничивают никакие законы, а несчастных политических ссыльных не хранит никакое правосудие», – пишет Жискар. Ксендзы нередко оказывались в местной тюрьме, куда их отправляли мирская изба и очередные заседатели, как правило, стоявшие на страже интересов местных жителей. Лишь энергичные действия Плотникова спасали их от беды.

У ксендза Тушевского имелся еще один заклятый враг. Не умея справиться с ситуацией самостоятельно, 14 сентября 1869 года он просил у Плотникова защиты от агрессивного ночного сторожа Алексея Катруся (?), из-за которого даже боялся выходить из дома. Ранее Катрусь избил Тушевского, а после постоянно в грубой форме цеплялся к священнику, однажды даже наехал на него на лошади на мосту через Тунку.

Порой пылких и порывистых священников обвиняли в том, что они сами обидели кого-либо из жителей. Документы свидетельствуют о том, что ксендз Ян Бжозовский, тридцати одного года, «в драке и спьяну» ранил ножом тункинского крестьянина Федора Богородского; к счастью, раны оказались легкими и неопасными для здоровья. 3 апреля 1867 года окружной иркутский суд приговорил ксендза к восьми месяцам тюрьмы. Несомненной виной Бжозовского было использование в драке орудия, угрожавшего не только здоровью, но и жизни. Однако являлось ли это действием затравленного поляка в состоянии аффекта или же результатом алкогольного опьянения, мы уже не узнаем. Нож в руках ксендза? Он должен был почувствовать себя в огромной опасности, чтобы защищаться таким образом!

«Пан Юзеф» Климкевич не дал себя в обиду и при случае отплатил местным сполна. В последние годы пребывания священников в Тунке имело место следующее происшествие. Однажды к бернардинцу Гвидону Коморовскому пристали возле корчмы Алексея Попова (на главной улице) пьяные крестьяне, обозвали мятежником, без всякого повода повалили на землю и принялись избивать. Коморовский был человеком сильным, но не сумел вырваться из рук хулиганов и стал кричать по-польски. Проживавший возле корчмы Климкевич бросился к нему на помощь. Спасенный Коморовский вместо того, чтобы помочь ввязавшемуся в драку Климкевичу, убежал. Местные повалили поляка в густую грязь перед корчмой, всего в ней вываляли и потащили топить в Тунке. Тот едва вырвался и поклялся отомстить. Через некоторое время представился удобный случай.

В магазин, который держал Климкевич, пришел другой крестьянин – купить кирпичного чаю, при этом неосмотрительно отпустил в адрес хозяина «довольно неприличный московский комплимент». Тогда Климкевич схватил толстую, суковатую палку, на которую обычно опирался, и ударил холуя по голове, а когда тот упал на пол, принялся «бить в свое удовольствие». «Вознаградив себя полностью» за все обиды, – как пишет Матрась, – он выставил крестьянина за дверь. Тот пошел жаловаться Лопуцкому, но заседатель ничего не мог сделать, поскольку свидетелей не было, а Климкевич утверждал, будто видит крестьянина первый раз в жизни. Избитый «несколько недель носил на голове большой пластырь и твердил всем тункинским «мохам», чтобы те остерегались польских мятежников и избегали задевать их каким-либо неосторожным словом, так как те чрезвычайно обидчивы и пребольно бьют братьев-сибиряков».