Весна священная

дел алгебру — я вхожу под своды галереи, пытаюсь незаметно отыскать свои следы на цементном полу, по-прежнему пахнет уборной, креозотом, по-прежнему доносится из класса малышей голос, монотонно толкующий о разнице между языком и речью, и меня в свое время заставляли жевать те же нудные определения: «Совокупность слов и выражений, присущих данному народу или нации...» А вот парикмахерская — здесь меня сажали сначала на высокий детский стул, а после я садился в шикарное вертящееся кресло, белоснежное, суставчатое, гигиеничное, оно поднималось и опускалось с помощью педали (такое точно кресло использовал Чаплин в одной из гениальных сцен «Великого Диктатора»), я глядел в зеркало на свое лицо, покрытое первым пушком, который грозил превратиться в бороду, и чувствовал себя взрослым мужчиной. Чудесная парикмахерская, истинно креольская, тут можно и чашечку кофе выпить, и лотерейный билет купить, а также и презерватив в элегантной упаковке с этикеткой в стиле венского модерна (марка «Веселая вдова»...), тут среди бритвенных приборов и пульверизаторов коротали время люди, ничем не занятые, тут можно было узнать последние новости, написать и послать деловое письмо, послушать сплетни и пересуды, а иногда получить записку, о которой не следует знать членам вашего семейства; мальчишкой, сидя за сине-белокрасной ширмой и делая вид, будто погружен в чтение старого журнала, я слушал лихие истории о женщинах легкого поведения, о своднях, о сложных интригах, об обманутых мужьях, о веселых попойках в отеле «Венус» или в школе танцев «Марс и Белона» (очарованный этим названием, воображал я сабинского и римского бога войны, яростный бег боевой колесницы, правящую ею неистовую богиню, душный жар, обозных рабов, пение рожка, рокот барабанов), с жадным интересом прислушивался я к рассказам о куртизанках того времени, о знаменитых любовницах банкиров, помещиков, коммерсантов — «людей, делающих деньги», как принято было тогда говорить; эти таинственные женщины, то ли феи, то ли колдуньи, играли большую роль в жизни нашего меркантильного, буржуазного, лицемерного города, где так заботились о приличиях (полагалось быть «приличным человеком», общаться с «приличными людьми», вести себя «прилично»...) и будили во мне острое любопытство; они казались мне служительницами какого-то эротического культа, вроде тех женщин древности, что, согласно ритуалу, отдавались мужчинам в храмах Астарты, в этом их служении было что-то священное, ведь и Аристофан упоминает без всякого презрения, 203

а, напротив того, с почтением о самых опытных и корыстолюбивых куртизанках Коринфа. Они стояли в моем воображении на пьедесталах по обеим сторонам дороги, ведущей к таинству посвящения, женщины-цветы, женщины-тотемы, женщины- иерофанты, их имена и прозвища, их жилища, их окружение, их привычки и наряды — все это составляло миф, постоянно обогащаемый рассказами хвастунов — посетителей парикмахерской, которые пользовались будто бы их благосклонностью. Вот Мако- ри на— бесстрашная амазонка, владелица красного спортивного «паккарда», что по вечерам с громом, как ракета, проносился по улицам; вот Королевская Тигрица, в изголовье ее крговати — зеленый стеклянный павлин, сделанный Лаликом1, вот Живая Покойница—густо покрытое белилами бледное лицо, словно Pierrot Lunaire1 2, она полулежит в огромном лимузине, черном, будто траурный катафалк; вот Католическая Королева — известно, что нередко ей приходится закладывать свои драгоценности; Русская Норка—говорят, она бывшая содержанка Великого князя Кирилла, у нее есть самовар — первый и единственный в Гаване; Эвелина и Грейс—блондинки из Атлантик-сити, они являются сюда каждый год вместе с цаплями, что перекочевывают из Флориды в теплые бухты Карибского моря; Хуана Безумная — своеобразная барочная роскошь ее нарядов всего лишь плод фантазии местной модистки, которой удалось повидать Глорию Свенсон и Назимову в период их увлечения Саломеей и Песней Песней; Вертушка — когда-то она выступала в Мадриде в театре на Пласа-де-ла Себада или в Эден Консер, она хвасталась, будто плясала на эстраде «Макарроны» и даже «Пастора Империо», за сим следовали еще более любопытные уроки и открытия, рассказы о Камелии, Веронике, Габи, Рашели, Альтаграсии, веселых искательницах приключений, ловких мастерицах купли-продажи; некоторые из них отличались чувствительностью и даже способны были отдаться бескорыстно, но, как правило, все эти дамы держались гордо, величественно и умело поддевали мужчину на крючок; благодаря им у нас в тропиках все еще жили давно ушедшие в прошлое классические традиции Torpille3 Бальзака, Нана времен Второй Империи и гетер 1 Лалик, Рене (1860—1945) — известный французский ювелир и художник- прикладник. 2 Лунный Пьеро (франц.). 3 Torpille — скат (франц.) — прозвище великосветской кокотки в «Человеческой комедии» Бальзака. 204