Весна священная

вспоминал стихи мексиканца Рамона Лопеса Веларде. (Тут, однако же, разница: я Шагала знал, а Вера Лопеса Веларде не знала, и может быть, именно благодаря тому, что я был свой в ее мире, а она чужая — в моем, я сам начал немного лучше понимать свою Америку, которая так долго казалась мне непонятной, гуманной...) Мы заходили в таверну, в харчевню, в погребок, в задней комнате всегда есть стол для постоянных клиентов, благоухающую супницу передают через окошко из кухни, где лежат агвиаты1 и латук, а рядом разбросаны луковицы, жаль, что ни один художник не написал подобного натюрморта, и я, удивляясь и смеясь над собой, читал Вере лекцию, даже целый курс лекций — тут была и методика, и диалектика, и система, все, что полагается,— о новых для нее кушаньях и красках, я сочинил пространную теорию касательно маланги1 2, изложил весьма глубокие идеи насчет ньяме 3, я проявлял чудеса эрудиции, употреблял ученую терминологию, я ораторствовал под звон вилок, сидя перед щербатыми тарелками, графином для оливкового масла и перечницей с острым мелким перцем. Я взобрался на кафедру и проповедовал свое учение: Ватель и Карем создали основы кулинарии, они были родоначальниками науки о соусах и приправах, Декартом и Мальбраншем кастрюль и сковород; в наше время с ними сравнить можно лишь автора великого трактата маэстро Проспера Монтанье, чье имя вошло в словарь Ларусса; вот он-то и есть подлинный Бергсон кастрюль, духовок и водяных бань, теоретик высокой кулинарной науки, его произведения чрезвычайно трудны для исполнения, требуют виртуозности, как, например, золотистые и жирные бриоши или слоеные пирожки, хрустящие, воздушные... Европа выработала метафизику кулинарии; воплощаясь в продуктах как в чистых сущностях, Разум, Логос превращает их в эмпирические акциденции, в пищу, и возникает своего рода феноменология пережевывания, слюноотделения, глотания. Но эта феноменология противоположна нашему принципу кулинарии, историческому и национальному; мы опираемся на обычаи и вкусы, сложившиеся в результате смешения рас, у нас каждая нация вносила в дело приготовления кушаний свой вкус, свои представления о том, что приятно. Вера старалась постичь, осознать и принять креольскую кухню, она изучала, пробовала, нюхала, одобряла и 1 Агвиаты — плоды, похожие на грушу, отличающиеся тонким вкусом. 2 Маланга — растение с. мучнистыми съедобными корнями. . 3 Ньяме — съедобное растение, ценится за свои вкусовые качества. 209

отвергала, но ощутить по-настоящему всю прелесть нашей еды оказалась все же не в состоянии — наслаждаться креольскими кушаньями может лишь тот, в чьих жилах течет кровь многих рас. Современная литература часто — слишком часто! — говорит о трагической «некоммуникабельности» человеческих существ. На мой взгляд, когда речь идет о любви, «некоммуникабельность» эта сводится к нулю — какой бы национальности ни были, к какому бы слою общества ни принадлежали мужчина и женщина, они всегда подчиняются вечному, всеобщему, вневременному зову страсти. Пресловутая «некоммуникабельность» может дать о себе знать, пожалуй, лишь когда, очнувшись от бурных объятий, они возвращаются к действительности, и вот тут сам акт принятия пищи вне привычной обстановки воспринимается ими по-разному: ее тянет к знакомым яствам, ей хочется осетрины, особого соуса, укропа, тминного хлеба, ей трудно понять, что такое положили ей на тарелку, он же — в данном случае я — едва откусит кусочек маниоки — она цвета слоновой кости, она благоухает, пронизанная волоконцами, которые тянутся, смоченные соком чеснока, и запах его, будто дым от кадильницы, проникает через нос в горло,— как все детство, вся юность встают перед глазами... В конце концов, я ведь креол, а наша кухня ведет свое начало вовсе не от древнеримского гурмана Апиция, нет, ее создатели испанский маркиз Вильена, великий магистр искусства разделки мяса, повар-дьявол, чью память так высоко чтил Великий Адмирал, а еще — принц Канкан Муса, повелитель африканских народов, касики всех моих родных островов, да корсары, нападавшие на берега; вот в чьих огромных глиняных горшках, во вселенских кастрюлях зачиналось триконтиненталь- ное варево, вобравшее в себя столь разные вкусы — тамаль1, альяка , морской угорь, ахьяко1 2 3... Я наблюдал, как Вера силится ощутить всю прелесть бониата4, такого покладистого, что годится во все кушанья, можно его и жарить—он и тут спорить не будет, уляжется, если его попросят, на горящие уголья, раскроет животик, чтобы положили туда масла, и будет счастлив, когда закутают его в сахарное одеяльце, он — нежный, капризный, переменчивый, настоящий хамелеон, я бы даже сказал порочный, когда отдается радостно в своей белой сахарной рубашке; совсем 1 Тамаль — вареная свинина со специями. 2 Альяка — пирог из кукурузной муки с мясом и специями. 3 Ахьяко — похлебка из овощей и мяса с перцем. 4 Бониат— один из видов батата. 210