Весна священная

ром Сократу и самоубийством Сенеки. Ценности Запада! Свободы Запада! Странный парадокс: их защищали под Сталинградом. Но только—об этом, разумеется, не говорилось в передовых статьях «Диарио де ла Марина», однако думали так многие,— только пусть американцы войдут в Берлин раньше русских. Если же первыми окажутся русские, весьма возможно, черт побери! (так говорила графиня), что западная цивилизация полетит вверх тормашками... Так обстояли дела, когда в начале января я решил съездить недели на две в Нью-Йорк. Мои занятия архитектурой шли успешно. Однако, чтобы пополнить знания в области техники, полученные в Гаванском университете, нужны были книги, журналы, брошюры по специальности, в Гаване их достать невозможно, а именно с их помощью надеялся я снова войти в курс профессиональных проблем, включиться в деятельность, от которой отошел, покинув мастерскую Ле Корбюзье, когда полюбил Аду; встреча с нею была для меня откровением, душою и телом предался я этой женщине, и лишь тогда наконец понял и ощутил в себе человека, а ведь до той поры никакие философские сочинения не могли мне помочь. Кроме того, «Карнавал», что разучивали ученицы Вериной балетной школы, почти уже был готов, девушки неплохо исполняли свои партии, спектакль собирались показать в зале «Аудиториум»; Вера не могла больше обходиться без партитуры, расписанной по инструментам, а ее можно было купить только в Америке; заказывать по почте в военное время рискованно, все словно помешанные ловили шпионов, и почтовый чиновник наверняка отправит ноты по бесконечным ступеням цензуры, ибо всякие там восьмушки, тридцать вторые, шестнадцатые, бемоли, бекары, двойные бемоли внушали мудрецам из американских служб особое подозрение. И вот с такими намерениями в холодной ветреный тревожный день прибыл я в Миами (или Майами, как выговаривала тетушка), получив «крещение воздухом» на борту самолета компании Пан-Америкэн (стюардессы там были до того очаровательны, что я с тех самых пор отношусь с пристальным вниманием ко всем стюардессам земного шара; и любезные они, и кроткие, и улыбаются прелестно, всякий, я думаю, мечтает, чтобы у жены его был такой характер...); сам полет меня, впрочем, несколько разочаровал: в иллюминаторы оказалась вставленной желтая слюда, чтобы во время короткого перелета пассажиры не могли наблюдать сверху за «передвижением кораблей»... Выспавшись в первом попавшемся приличном отеле, я сел в поезд, так 256

как меня предупредили, что лететь из Миами в Нью-Йорк не всегда приятно, ибо хотя конституция и гарантирует гражданам страны идеальный порядок, тем не менее в голубых американских небесах случаютсй электрические грозы. Должен сказать, что постепенно и я стал чувствовать себя включенным в «атмосферу войны», разумеется, вовсе непохожую на прежнюю, испанскую войну; там враг находился рядом, каждую минуту можно было ожидать бомбежки. Отсюда же война далеко, и потому представления о ней самые фантастические. В «Сатердей ивнинг пост» видел я рисунки художника Нормана Рокуэлла, изображавшие всякие трогательные сцены: радостно взволнованное семейство встречает сына, неожиданно вернувшегося с тихоокеанского фронта; молодой ветеран, участник десятка битв, сидит в деревенской кузнице, восхищенные односельчане окружили его, он рассказывает о своих подвигах; новобранец перед уходом на войну созерцает портрет прадеда — героя битвы при Йорктауне1, в треуголке и с орденами; мать с гордостью глядит на сына в солдатской форме; вечно улыбающаяся медицинская сестра; старики, обсуждающие последние известия с театра военных действий... В дополнение ко всему этому по радио то и дело гремели марши, один из них, весьма, надо сказать, воинственный, сочинил Джордж Гершвин. Рядом с денно и нощно дымящими военными заводами — реклама, развязно приглашающая приезжих, что останавливаются здесь ненадолго, проявить патриотизм в несколько оригинальной форме: «Если хочешь забыть Пирл-Харбор, зайди в бар Джонни»... Призыв звучал довольно двусмысленно; а в вагоне-ресторане я видел пьяных новобранцев, они открыто издевались над офицерами; те, не зная, как заставить непочтительных будущих подчиненных уважать себя или как наказать их, сидели хмурые, злые, молчали, стоически перенося сыпавшиеся на их головы грубости и непристойности. За окнами вагона проплывали рекламные щиты, прославлялось, разумеется, высокое качество самых разных товаров, однако и тут чувствовалось стремление поддержать боевой дух — повсюду мелькали воинственные призывы, а героем рекламы был теперь не улыбающийся счастливый спортсмен, а моряк, тоже сияющий улыбкой, тоже изнемогающий от блаженства после стакана кока-колы или жевательной резинки. Как это все непохоже на исполненные трагизма плакаты Испанской 1 В битве при Йорктауне в 1781 г. войска Вашингтона одержали победу над англичанами. 9-1104 257