Весна священная

пасхальную заутреню», танцы из «Князя Игоря», «Увертюру 1812 год», «Русь» Балакирева, «Сечу при Керженце» из «Невидимого града Китежа», играли на домре, на балалайке, пели казачьи хоры, слышались гопаки, трепаки, музыка Цезаря Кюи, Глинки, Лядова и особенно — Шостаковича, его ставили рядом с Чайковским. В Голливуде наспех смастерили первую картину, превозносящую героизм советского народа,— истратили огромное количество соды, чтобы изобразить заснеженные улицы, крыши изб и церковные купола, в главной роли снимался кто-то вроде Джона Гилберта. В кинотеатрах показывали «Броненосец „Потемкин"», «Октябрь», «Чапаев», «Старое и новое». В театре Метрополитэн вновь с успехом шел «Борис Годунов». Полю Робсону позволено было петь его крамольные песни, и я как бы заново пережил ту незабываемую ночь в Беникасиме... С того самого дня, когда Джанкарло привел меня в «Гран Тичино», я полюбил этот ресторан; разумеется, мне нравились его посетители, но, кроме того, ресторан находился в тихом квартале, тут можно было отдохнуть от суеты и многолюдия, ведь каждое утро я бродил из магазина в магазин в поисках нужных мне книг и журналов. Нью-Йорк сильно волновал мое воображение, иначе и быть не могло, архитектор все же жил во мне; однако наибольшее впечатление произвел на меня, если можно так выразиться, «монструозный аспект» города. Сами проблемы, стоявшие перед строителями, были новы, никогда еще в истории архитектуры не было ничего подобного. Но их решение, результат, видимый и ощущаемый каждым, для любого нормального градостроителя может послужить примером того, чего как раз не следует делать. Город, без сомнения, обладает своеобразной привлекательностью, у него есть свой стиль, своя атмосфера; но обаяние это какое-то противоестественное, смятенное, искаженное. Нью-Йорк «выбивает из колеи», простите за избитое выражение; я удивлялся, как могут люди жить в этом городе нормальной жизнью, завтракать, читать, мечтать, любить, ведь все здесь разъединяет человека с самим собой: громадные скопления разнообразных зданий, дома без стиля, дома, представляющие собой смешение всех стилей, расставленные как попало, улицы, где пешеход растворяется, затерянный, оглушенный, лишенный индивидуальности, в бегущей, охваченной безумной спешкой толпе. А знаменитые небоскребы? Некоторые из них красивы, если рассматривать их самих По себе, вне контекста; гордо высятся они над толпой, недоступные, самодовольные, замкнутые, погруженные в себя, «в-себе и для-себя», если 260

употребить определение Гегеля, они губят всякое стремление к гармонии, к единству.. Каждый небоскреб сам по себе, людей, заключенных в его недрах, он ревниво отделяет от других, в каждом — свой, отдельный, особый мир с вертикальными переходами от подвала до крыши, с внутренними коридорами, один над другим, и ни один не имеет выхода наружу. Нет связи, сообщения, преемственности между этими громадами из железобетона, алюминия и стекла, что вздыбились к вечно мутному небу, затянутому облаками ядовитых паров, дыма, выхлопных газов; одинокие суровые мрачные здания (редко-редко мелькнет какое-нибудь украшение), творение архитекторов, стремившихся к одной-единственной цели — максимально использовать пространство и высоту; в своей заботе о пользе, о функциональности они не думали о том, какие здания будут стоять рядом с небоскребом, не заметили, как узки улицы (в мрачном Down- Town \ например, средоточии финансовых учреждений и банков), где выросли по обеим сторонам во славу Выгоды эти угрюмые гробницы, эти зиккураты1 2, человек на таких улицах чувствует себя связанным, подавленным, угнетенным, ему кажется, будто вот-вот наступит катастрофа, предсказанная Апокалипсисом, громадные камни начнут валиться сверху^ и охваченные тьмой, ими же самими порожденною, здания эти уйдут в землю... Нет, это не тот Город Будущего, Лучезарный Город, о котором мечтал мой учитель Ле Корбюзье. Напротив, Ныо-Иорк— воплощение хаоса, путаницы, мешанины, тут все кое-как, вверх дном. И вдобавок еще — всесильная реклама, нагло, по- разбойничьи захватывающая любую поверхность, любое пространство, будь оно свободно, легче бы было дышать; реклама ни на миг не прекращает свои атаки, она предостерегает, кричит, бьет тревогу, ее лозунги и jingles3 обвиняют, призывают, принуждают, требуют: купи мое, полюби мое, заказывай мое, выбирай мое, не поддавайся обману, ты должен знать, что тебе подходит, не будь отсталым, подойди к зеркалу, посмотри на себя; это я тебе говорю, тебе, наивный человек, не подозревающий об опасности, которая нависла над тобой; ты, может быть, воображаешь, будто ты мыслящий тростник, о котором писал Паскаль, чудо природы, мера всех вещей, венец творения, а 1 Центре города (англ.). 2 Зиккурат — древнешумерская архитектурная форма, несколько постепенно уменьшающихся объемов, поставленных один на другой. 3 Здесь: стишки (англ.). 261