Весна умирает осенью

– Un, deux, trois nous irons aux bois; Quatre, cinq, six cueillir des cerises[24]…» – затараторил один из них, проглатывая в спешке слова считалки.

– Эй, Жиль! Так нечестно… ты слишком спешишь! – рассердился второй, не успев, видимо, придумать, где же ему спрятаться.

Что ответил на это торопыга Жиль, Родион не расслышал: он предпочел взять ноутбук и спуститься из кабинета в гостиную, окна которой выходили на другую сторону дома.

Закончив в тишине работу, он вошел в свою почту, чтобы отправить письмо организаторам. Ввел в адресную строку имя нужного лица, поставил в копию трех коллег, машинально повторяя считалку хитрюги Жиля: «Un, deux, trois… nous irons aux bois…»

И в эту минуту его осенило. От изумления Родион вскочил с дивана рывком, едва не опрокинув торшер.

Взяв себя в руки, он уселся на место и быстро вбил запрос в поисковик. Вместо ответа тот выдал ему черно-белую фотографию, опубликованную Ги Ле Труа в «Твиттере» больше года назад. На снимке пышный осенний лес, ломкая тропинка. По ней шагают два охотника. В седом мужчине с тяжеловесным южным лицом было легко узнать искусствоведа Жиля Ле Труа.

«Любимый тобою Ремарк говорил, что труднее всего пережить первые семьдесят лет, а дальше дело пойдет на лад. Но к тебе это не относится, пап. Ты всегда умел договариваться с жизнью – пускай так будет».

– Вот оно как… – процедил Родион, проклиная себя за невнимательность. Теперь понятно, что могло заставить солидного доктора с практикой в центре Парижа, с наработанной жирной клиентурой влезать в криминальную аферу. Тот факт, что один из соучредителей культурного фонда, Жиль Ле Труа, приходится родным отцом лечащему врачу Адель Мерсье и Жака Соланжа многое объяснял.

Основателей фонда Портмана в действительности было трое, но Родион ухитрился об этом забыть. Несколько месяцев назад, собирая информацию об их деятельности, он перетряхнул все подшивки материалов, в которых упоминалось имя Жиля Ле Труа. Но не обнаружил ни одного скандала, к которому бы тот оказался причастен. А потому фигура искусствоведа просто выпала из общей картины…

Просидев допоздна в Сети – на порталах «Инфогреф» и «Сосьете», публиковавших годовые финансовые отчеты коммерческих организаций, – Родион выяснил кое-что еще. Жиль Ле Труа, всегда державшийся в тени, оказался мажоритарным акционером фонда Портмана. Искусствоведу принадлежал контрольный пакет акций, а вместе с ним и право принятия ключевых решений.

Но это было еще не все. На пару с сыном Ги тот числился в списках инвесторов фармацевтической компании, выпускавшей десятки популярных препаратов, в том числе и… «Пневмостин».

XXXVII Кальвадос

– Все это, конечно, звучит увлекательно. Однако тот факт, что домработница покупала для хозяйки «Пневмостин», совсем не означает, что Мерсье его принимала, да еще и вместе со снотворными, – рассуждал Вилар, потягивая грушевый кальвадос на террасе Родиона. – Чтобы инициировать доследование, понадобятся более веские основания.

– Я это понимаю, – согласился Родион. – Поэтому и хотел переговорить с вами тет-а-тет.

– По факту смерти вдовы ведь дело не завели?

– Насколько я знаю, нет.

– Однако Адель Мерсье была достаточно молодой женщиной, и ее скоропостижная кончина не могла не вызывать подозрений. Обычно в таких случаях тело вскрывают судмедэксперты. Эти ребята не только исследуют состояние внутренних органов, но и берут кровь на развернутый химический анализ. Он, по идее, выявляет все вещества, которые принимал человек накануне смерти. Однако если они не превышали терапевтической дозировки, значения этому не придают. Кроме того, судебники могли вообще обойтись простым тестом на алкоголь и не углубляться в поиски всего остального.

– А отчет о результатах вскрытия где-то хранится?

– Конечно. Акт судебно-медицинского исследования отправляется в архив. Но если честно, я бы на него надеяться не стал: связь между приемом двух медикаментов, которые свободно продаются в аптеках, и случайной смертью человека установить очень сложно.

– Даже если изначально были основания думать, что он скончался от каких-то лекарств? Например, снотворных?

– Это вы о ком?

– О Жаке Соланже. Я перечитал вчера все публикации, связанные с его внезапной гибелью. И даже очерк Оливии, написанный в сентябре для «Эритаж». Сорокасемилетний художник умер в своей студии на Монпарнасе. Родные полагали, что сердце Жака остановилось, не выдержав передозировки сильнодействующего снотворного средства, который ему выписал личный врач.

– Доктор Ги Ле Труа?

– Он самый. Однако в результате вскрытия выяснилось, что передозировка была незначительной и сама по себе не могла привести к летальному исходу. Поэтому этот эпизод до сих пор расценивался как роковая случайность.

– Возможно, так оно и было? – ввернул адвокат.

– Если честно, до недавних пор я и сам так думал. А вот Оливия с самого начала настаивала на том, что в этой истории не все чисто…