Весна умирает осенью

– Понимаете, Вилар, вполне возможно, что на совести фонда десятки махинаций и множество смертей. У меня есть контакт в аудиторской фирме, недавно проверявшей деятельность фонда. Со слов этого человека за последние годы организация подписала с десяток похожих соглашений. Условия в них разные, но суть одна: фонд манипулирует чужим художественным капиталом на свое усмотрение. Среди клиентов Ле Труа, Монтеня и Портмана есть очень серьезные люди, включая небезызвестную вам Зою Вишневскую.

От неожиданности адвокат переломил сигарету, которую собирался прикурить.

– То есть вы считаете, что и ее смерть была неслучайной? Но инсценировать механическую асфиксию, извините, крайне сложно…

– Так или иначе, этой аферой должны заняться правоохранительные органы. А моя задача – раскопать факты и обнародовать материал, чтобы всколыхнуть общественность. Тогда власти не смогут отвертеться и будут обязаны начать проверку.

– В рискованное дело ввязываетесь, Лаврофф, – предостерег его адвокат. – Если фонд так коварен, как кажется, то глотку вам перегрызут еще до того, как вы закончите свое расследование. Не нравится мне это.

– Да бросьте вы, Вилар! Скажите лучше, как заполучить копии актов о вскрытии? Нужны результаты химического анализа крови Мерсье и Соланжа – вдруг там есть что-то полезное…

Вилар задумчиво поскреб подбородок.

– Попробую навести справки по своим каналам, дайте пару дней. – Он поднялся с кресла и начал застегивать куртку. – И адрес погребка, где продают такой кальвалос, тоже давайте. Зима промозглая, транспорт бастует, да еще с вирусом этим страху нагнетают… В Ухане слышали, что творится? Как почитаю, сразу тянет выпить!

XXXVIII Таня

Очнулась она от того, что чье-то теплое дыхание коснулось ее лица. Рядом кто-то завозился, заерзал, устраиваясь поудобнее, и в конце концов прильнул горячим телом, больно кольнув щетиной. Оливию буквально подбросило в постели – да как вы…

Незнакомец скатился кубарем на пол и зарычал. Она попыталась его разглядеть, но глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Наконец вокруг один за другим начали оживать предметы: обеденный стол, книжный шкаф, громоздкое пианино, разлапистый фикус у окна.

Оливия опустила руку и ощупала постель. Простыни под ней не оказалось, в ногах свернулся преданным псом мохнатый плед. Она отыскала вслепую торшер и потянула за шнурок, свисавший из-под абажура. По комнате расползлось пятно света, и Оливия смогла увидеть того, кто ее разбудил.

Это был беспородный красавец Бром. Сощурившись от внезапной электрической вспышки, пес приветливо застучал по полу хвостом.

– Ну ты и наглец! – проговорила Оливия хриплым со сна голосом. – Напугал меня до полусмерти…

Пес подошел поближе и пристроил линялую морду к ней на колени. Потом сладостно зевнул, обдав тухловатым запашком, и опустил когтистую лапу на диван: я тут полежу часок-другой, ладно?

В эту минуту на антресолях скрипнула кровать. Бром вдруг вскинулся и шаткой трусцой выбежал из гостиной.

Оливия поднялась и вышла за ним в коридор. Стараясь не шуметь, она продвигалась на ощупь в направлении своей комнаты – проводить ночь в гостиной совсем не хотелось… Огибая лестницу, вдруг заметила струйку света, стекавшую по ступенькам из приоткрытой двери мансарды.

Поддавшись любопытству, она начала взбираться по ступеням вверх. Голова предательски кружилась. Подъем был медленным, трудным, и на полпути Оливия чуть было не повернула назад. Но тут из-за дверного косяка выглянула косматая морда Брома. Пес зыркнул на нее равнодушно и, фыркнув, снова исчез. Сделав еще несколько шагов, Оливия оказалась на пороге надстройки.

Мансарда представляла собой комнатку со скошенным потолком, разделенную на две части бревенчатым простенком. Справа стоял диван с линялой обивкой, на котором пылилась чья-то одежда. В углу у слепого окошка примостилось инвалидное кресло, к которому был придвинут столик, чем-то напоминавший школьную парту. На сколоченной из реек этажерке громоздились кипы бумаг, альбомов и каких-то книг, а на нижних полках тускло поблескивали стеклянные банки с кисточками и карандашами.

В проеме между перегородкой и стеной просматривались железная кровать и колченогая тумбочка, на которой стояли лекарства.

По полу рассыпались отблески гирлянды, украшавшей живую елку – ее присутствие угадывалось по запаху. В этой радужной подсветке на половичке восседал позевывавший Бром. Увидев Оливию, он что-то буркнул и растянулся у изножья кровати.

Постель зашевелилась. Из-под одеяла выпала тонкая бледная рука. Бром лизнул ее и вновь опустил голову на скрещенные лапы.

Оливия попятилась к выходу. Оказавшись на лестнице, она потихоньку затворила дверь.

Спать ей совершенно расхотелось. День перепутался с ночью: она провела в постели двенадцать часов лишь с перерывом на ужин в компании Горского…