Весна умирает осенью

– Из тех, что зарегистрированы в России, – ни одного. В Европе продается «Рилузол», но он требует постоянного применения. Музейного заработка Ильи не хватит и на половину упаковки.

– А если вывезти Таню на лечение, например, во Францию?

Женщина взглянула на Оливию удивленно, покачала головой.

– На какие средства? Илья все пороги обил, летал в Москву, обращался в благотворительные фонды. Потом открыл сбор средств в Интернете. Через соцсети накапала небольшая сумма, и он купил Танюше инвалидное кресло. Остальное отложил на будущее. Понимаете, это заболевание прогрессирует очень быстро. Таких людей у нас даже врачи не наблюдают – помочь-то им нечем. Как правило, через три-четыре года после постановки диагноза они угасают. Только представьте себе: каждый день возможности твоего тела уменьшаются, и ты это осознаешь. Еще летом Танюша могла сама кое-как ходить, а теперь в состоянии лишь пересесть в инвалидное кресло и передвигаться на нем по комнате. Ноги совсем ей отказали, но руки еще работают… Илья мечется, не знает, как быть – он ведь должен работать. На сиделку денег у них нет. Вот я и захожу к ним по дружбе да по старой памяти, хоть немного помочь. То приготовлю, то приберу… Они ведь одни живут.

– Илья не женат?

– По документам женат. А по факту живет вдвоем с сестрой. Супруга его как узнала о том, что ухаживать за лежачей больной придется, так сразу же испарилась, только ее и видели. Укатила в Омск к родителям… Ладно, милая, вы пока прилягте. Я пойду к Танюше поднимусь, а потом обед на всех приготовлю. Ей теперь протертое питание даем, чтобы не давилась. А вот что будем делать, когда она глотать не сможет, я не знаю.

– Антонина, скажите… вот эти рисунки, – Оливия развернула перед ней этюдник, – они чьи?

– Так Танюшины же. Она просто волшебно рисует, правда? С детства изобразительным искусством увлекалась, а в последние пару лет, как дома засела, так только этим и занимается. Илья все ее работы хранит. Видите, даже рассортировал их по папкам – хочет в музее выставку устроить. Хоть чем-то сестру порадовать!

XXXIX Письма

За окном заходилась пением очумевшая от холода птица. Ей вторил церковный колокол, провожая кого-то в небо. Горский смотрел на слепящий снег, на пунцовые брызги рябины в треснувшем оконце и говорил…

Говорил открыто, обреченно, как будто исповедовался в первый и в последний раз. И перед кем? Перед ней, двадцатилетней девчонкой, примчавшейся сюда из Парижа, чтобы «восстановить справедливость». Предъявив без обиняков свои догадки, Оливия вынудила его выворачивать нутро, выхаркивать признания, как сгустки крови…

Заваренный Горским чай обжигал язык и горло, но она упрямо продолжала делать жадные глотки, чтобы заглушить физической болью остроту переживаний. Однако его слова все равно настигали ее, забирались под кожу, и она не смела его прервать ни словом, ни жестом. Просто сидела, ссутулившись, за щербатым кухонным столом и молча слушала.

– Когда мы вышли из новосибирской больницы, – монотонно рассказывал Горский, – я не знал, о чем с ней говорить. Мы брели мимо всех этих серебристых елок и чугунных фонарей, и я понимал, что словесная суета – утешения, обещания – совершенно бессмысленны. Нам только что вынесли приговор, и обжалованию он не подлежит.

Таня будет умирать. Медленно, мучительно таять у меня на глазах. Сначала она не сможет вставать, потом говорить и даже глотать. При этом ее мозг будет работать, как и прежде. Ей будет хотеться увидеть небо, лес, пройтись по родному городу. Взять в руки книгу, поболтать с подругой… Раньше Танюша жила внизу, в вашей комнате. Но теперь это стало невозможно – на инвалидном кресле там не развернуться. И я перенес ее сюда. Любимая мансарда стала для нее тюрьмой. Она никогда отсюда не выйдет.

Сейчас ее спасает то, что она может рисовать. Вы же видели, она гениально рисует! Но скоро и это станет невозможным. А дальше… Дальше будет ад. Чтобы принимать пищу, ей придется вводить питательную смесь через зонд. Понадобится дыхательный аппарат, ведь болезнь поражает диафрагму, и самостоятельно дышать она не сможет. Такое устройство стоит очень дорого – несколько моих зарплат, – и государство с его покупкой не помогает. Но хуже всего то, что Таню ни на минуту нельзя будет оставить одну – она станет совершенно беспомощной! Значит, мне придется уйти с работы. Мы окажемся без средств. И тогда останется только одно: лечь рядом с ней и ждать, когда и по нам прозвонит колокол.

Горский остановился, сунул руки в карманы потертых, но тщательно отглаженных штанов.