Весна умирает осенью

– Понимаете, жизнь просто не оставила мне выбора. Ни одного шанса, ни грамма надежды. Мы ведь не в столице обитаем, а в глухом городке. До нас никому нет дела – ни властям, ни врачам, ни Всевышнему. Я занял денег и поехал в Москву. Пытался пробиться в благотворительные фонды. Мне не отказали, но предложили подождать – страждущих много. А как подождать? Ей ведь остались месяцы… По совету друзей я открыл сбор средств в соцсетях. Мир не без добрых людей – наскреб немного денег. Их хватило на покупку инвалидной коляски, лекарств от судорог и лечебного питания.

Голос его дрогнул, но он справился с собой и продолжил.

– Пока Танюша могла еще ходить, она часто выбиралась на этюды в музей. Ставили ей в зале стул, и она рисовала. Сестре нравилось копировать картины известных мастеров – она говорила, что это помогает относиться осознаннее к собственному творчеству. Но вскоре и эта дверца захлопнулась. Позапрошлым летом в здании музея произошло короткое замыкание. По счастью в ту ночь мне не спалось, и я успел вызвать пожарных. Выскочил на улицу в чем был, бросился в сарай за огнетушителем… Однако большинство экспонатов, собранных моих отцом, спасти не удалось.

– Хорошо хоть «Весна» уцелела, – вздохнула Оливия.

Горский резко обернулся. Пододвинул к себе стул, сел напротив нее и уставился немигающим взглядом перед собой, как на допросе.

– Да. «Весну» я успел вынести.

– А затем списали ее, как объект, утраченный при пожаре? Я угадала?

– Этого делать мне не пришлось. – Он вновь поднялся и в волнении зашагал по кухне. – Этой акварели в описи музейных фондов нет.

– Как так? – удивилась Оливия, хотя и понимала, что он говорит правду: Галин ведь ей сообщал, что отпечатанный на обороте рисунка инвентарный номер отсутствует в официальных каталогах.

– В свое время мой отец решил, что в нашем захолустном музее «Весна» будет в большей безопасности, чем дома. Мы тогда жили в общем бараке, где художественные ценности были неуместны. Однако передавать картину в дар государству папа не собирался. Поэтому он пошел на хитрость: нанес на нее фальшивый номер, который с виду соответствовал музейной описи – тот же шрифт, порядок букв и цифр, те же чернила. Без его ведома инвентаризация фондов никогда не проводилось, поэтому на протяжении многих лет вопросов удавалось избегать – висит себе в углу какая-то картинка, ну и ладно.

– И краденая вещь с фальшивой маркировкой все это время была на виду?

Горский побледнел.

– Краденая?! Да она по праву принадлежит моей семье!

– Тогда почему же вы решили ее вернуть Вишневской?

Он посмотрел на нее глазами загнанного в угол пса.

– Что ж, раз вы проделали такой долгий путь, чтобы разобраться в произошедшем, я должен вам все рассказать. В конце концов, мне нечего терять… кроме чувства собственного достоинства. Я не вор и не убийца, мадемуазель. И никогда бы не поднял руку на женщину. Тем более что она приходилась мне единокровной сестрой.

Оливия откинулась на спинку стула, словно кто-то с силой толкнул ее в грудь.

Горский тем временем вышел из кухни и вскоре вернулся с двумя конвертами. Положив их на стол, он выудил из недр холодильника бутыль с красноватым напитком. Скрипнула рыхлая пробка. Пахнуло спиртом и вязкой северной ягодой.

Горский снял с полки две лафитные рюмки, наполнил их до краев и пододвинул одну Оливии.

– Выпейте. Разговор будет долгим.

Едва пригубив, Оливия отставила настойку в сторону: давайте к делу…

– Вы не напрасно подозреваете моего отца в том, что он вывез «Весну» в Советский Союз, – заговорил наконец Горский. – Все так и было. Правда, с одной поправкой: его попросила об этом Ольга Вишневская.

– Но зачем? – изумилась Оливия.

– Их связывали близкие отношения и общий ребенок – дочь по имени Зоя.

– Отцом Зои… был доктор Штерн?!

– Да, вот только она отказывалась это признавать. Но давайте по порядку.

Горский вытряхнул из конвертов листки и протянул их Оливии.

– Эту переписку Зоя нашла еще подростком на чердаке своего дома в Довиле. Одно из писем мой отец набросал в сентябре сорок пятого в репатриационном лагере Борегар – сборном пункте под Парижем, в котором возвращенцы дожидались отъезда на родину. В поезде он его закончил и отправил со станции приграничного городка в самую последнюю минуту. А второе послание составлено Ольгой. Правда, оно так и не достигло своего адресата – отец уже мотал срок в лагерях и был недосягаем. Прочитайте их, я подожду…

Оливия взяла в руки верхний листок. Он был испещрен мелким неразборчивым почерком.