Весна умирает осенью

Оливия отложила письмо и подняла глаза на Горского.

– Они так и не встретились?

– Нет… И даже не поговорили. Отец освободился после смерти Сталина, в пятьдесят третьем. Ольги уже год как не было на свете.

– Ну а Зоя? Неужели он не попытался связаться с ней?

– Сначала это было невозможно. Но отец все же следил за ее судьбой – об известной французской актрисе с русскими корнями часто писала наша пресса. Он смотрел фильмы с ее участием. Знал о ее славе, о многочисленных браках с не менее прославленными людьми, о ее любви к неродному отцу. О том, как она гордится им, как бережет его наследие. И понимал, что ему, бывшему политзаключенному, нет места в этой красивой сказке. Папа умер в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, так и не дождавшись, когда мир изменится. А всего через год рухнула Берлинская стена, и поднялся железный занавес, который не позволял советским людям выезжать на Запад без санкции властей.

– Но вы решили не ввязываться в эту историю, верно?

– Мы с сестрой выросли в условиях, не позволявших нам путешествовать. У нас просто не было на это средств. Ну а потом эта семейная история быльем поросла. Да и как, собственно, мы могли доказать наше родство с Зоей? Ведь родители уже в могиле…

– Однако вы отчего-то рискнули сделать это сейчас…

Горский тяжело вздохнул и потянулся за сигаретой.

– Я расскажу вам все по порядку. С камнем на сердце жить тяжело… Но все же прочтите сначала Ольгино письмо.

Оливия кивнула и разгладила ладонью листок с заломами. Бумага была шелковистой и гладкой, как бегущие под наклоном строки. Почерк Ольги она узнала сразу – такие же четкие, округлые буквы они видела в помяннике, который показывала ей в церкви Нина Воронцова.