Вести о Япан-острове в стародавней России и другое

Головнин же оставил в Японии и грамматику русского языка в шести тетрадях, предназначенную прежде всего для Баба Садзюро. Россия, со своей стороны, также проявляла большой интерес к японскому языку. Надо сказать, что к концу XVIII в. в России уже накопилось довольно значительное количество материала по японскому языку и грамматике — во многом благодаря так называемым хёрюмин, японским морякам и рыбакам, чьи корабли терпели крушение у восточных берегов России, и прежде всего Дайкокуя Кодаю. Тема ранних словарей и грамматик выходит за рамки нашей книги, кроме того, существует подробная монография[121], посвященная этому кругу проблем, поэтому мы об этом только упоминаем.

В связи с проблемами языков и словарей хочется упомянуть не имеющий специального отношения к Японии, но привлекший в XVIII в. всеобщее внимание знаменитый словарь Пьера-Симона Палласа, ученого Российской Академии наук, «Сравнительные словари всех языков и наречий» (СПб., 1787–1789, 1791).

Этот словарь, безусловно, знаменует идею «всемирности» человека, единства мировой истории и гуманитарного подхода к человеку: культуры и языки оказываются сопоставимы и сополагаемы. В словаре отражены лексические материалы по 276 языкам, при этом представлены несколько типов организации слов: по темам — например, дается слово Бог, и к нему все мыслимые параллели из других языков, в том числе из японского — Фодогэ (Хотокэ, Будда), из курильского (айнского) — Кана, Камуи и т. д. Или же другой вид словарной организации слов, условно назовем его фонетическим: например, дается слово Ди, к нему приписываются его значения в разных языках — например, свидетельствует словарь, по-тангутски это слово означает «он», по-кельтски — «дай», по-бретански — «там». Японское слово камо («дикая утка») по-пампангски (один из языков Филиппин) значит «Вы» и т. п. Что и говорить, словарь Палласа — монументальный памятник эпохи Просвещения, и примечательно, что в него вошли материалы японского и айнского языков. Мы же далее не будем говорить о нем подробнее, а обратимся к другому памятнику той же эпохи, не столь грандиозному, но по-своему крайне любопытному.

«Остров Шамуршир» — забытая повесть русского сентиментализма.

Из текстов самого начала XIX в. отметим материал хоть и не совсем японский, но весьма любопытный для российской культурной истории — а именно попробуем воскресить из забвения одну короткую повесть, видимо никому в настоящее время не известную.

Она называется «Остров Шамуршир», автор ее скрыт под псевдоним М. М-в, и появилась она на свет в Москве, в 1810 г.[122] Место действия и персонажи повести как нельзя более экзотичны — не только для русской, но и для японской литературы: речь в ней идет о любви русского морского офицера Малинского и юной «курилки» Варьми.

Курилами в ту пору называли живущих на Курильских островах айнов.

К моменту создания повести в России уже хорошо знали о существовании племени курил и островах, где они живут. Острова эти европейцы (голландцы) впервые посетили в 1643, затем в 1711 г. — 13-ю северную группу Курильских островов увидел и описал российской отряд во главе с Д. Анфицеровым и И. Козыревским. (Целью была попытка установить контакт с Японией, но штормовое море не позволило Козыревскому продолжить свой маршрут до «Апонского государства», как говорилось в наказе Козыревскому камчатских властей.)

И. Козыревский во время двух экспедиций на своих байдарках сумел добраться до двух островов — Шумшу («Шоумчи» называет его А.С. Пушкин в своих набросках)[123] и Парамушир. Это самые северные из островов, непосредственно примыкающие к южной оконечности Камчатки, — по-видимому, именно из названий этих двух и сконструировал анонимный автор повести название своего вымышленного острова — Шамуршир, хотя, надо думать, позаимствовал их не из той карты, что некогда составил Козыревский, а из «Описания земли Камчатки» С.П. Крашенинникова[124], изданного Академией наук в 1755 г.

Там Крашенинников, в частности, писал: «Все вообще [дикие народы Камчатки и островов] житием гнусны, нравами грубы, язычники, не знающие Бога и не имеющие никаких письмян… Курилы говорят тихо, плавно, свободно и приятно. Слова в языке их посредственны, гласных и согласных в них умеренно; но и самой народ всех диких народов добронравнее, осторожнее, правдивее, постояннее, обходительнее и честолюбивее». Первая, критическая часть этого описания, собственно, представляет собой общее место в описаниях всех нехристианизированных народов. Далее приводится более индивидуальная характеристика племени, возможно, она и вдохновила автора произведения, о котором мы хотим рассказать.