Еще один любопытный и не вполне ясный момент — вопрос о том, каким образом в книге Гвалтьери оказалась та памятка, с которой началась вся эта история. Можно предположить, что сама книга, ныне хранящаяся в японском музее, тоже была привезена некогда Мацеевским из Италии и вместе с табличкой стала частью его дара Ягеллонскому университету (тогда Краковской Академии наук). Когда именно эта книга попала в Японию, к токийскому букинисту, и какова была история ее предшествующих скитаний — неведомо. Надо сказать, что итальянские издания XVI в., рассказывающие о японской миссии эры Тэнсё, довольно давно являются объектом интереса крупных японских библиотек и букинистов — так, раньше я уже упоминала один из выпусков cinquecento, информирующих о прибытии японской миссии в Рим и содержащих краткое описание Японии: «Iaponiorvm Regvm Legatio, Romae coram summo Pontifice, Gregorio XIII. 23. Martij habita: Anno: 1585. Addita etiam est breuis in calce descriptio Insulae laponicae. Romae, apud Franciscum Zannetum, Et Bononiae, apud Alexandrum Benatium, Et Cracoviae, in Officina Lazari, Anno Domini: 1585». Один из экземпляров этого редкого издания хранится в настоящее время в библиотеке Японского парламента, причем на титульном листе отчетливо пропечатан экслибрис Института Оссолиньского (один из старых польских институтов, основанный во Львове еще в 1817 г., а после окончания Второй мировой войны переведенный во Вроцлав, куда была перевезена и часть обширной коллекции книг, рукописей, карт и монет, — другая часть осталась во Львове, отошедшем к Советскому Союзу). Под экслибрисом в картуше помещен старый штамп «Wtorot», т. е. дубликат. Очень вероятно, что книга Гвалтьери подобным же образом имелась в библиотеке Ягеллонского университета в двух экземплярах и в какой-то период один из них был выставлен на продажу, а записка о серебряной табличке так и осталась лежать в ней. Сама же серебряная табличка покрылась наслоениями пыли и потемнела настолько, что без той памятки библиографа невозможно стало понять ее происхождение и значение. Но это, разумеется, только моя гипотеза.
В цитированной выше книге Луиса Фройса, где Япония описывается как страна «наоборот» по сравнению с Европой, есть раздел, где сопоставляются (вернее, противопоставляются) системы графики, манеры писать, читать, отправлять письма, пользоваться пером/кистью, чернилами/тушью и т. п. В частности, там говорится: «Мы пишем горизонтально, слева направо, а они — вертикально, справа налево». «Там, где в наших книгах кончается последняя страница, у них книга только начинается»[265]
.Завершая этот раздел, я хотела бы выразить надежду, что написанное здесь действительно окажется началом, и найденный документ позволит разглядеть новые обстоятельства, лица и вещи, связанные с этой извилистой историческо-географической цепочкой событий[266]
.Письма к Оресту Плетнеру
Танидзаки Дзюнъитиро в глазах отечественного читателя — чаще всего носитель «специфически японского» мировоззрения, в чьих книгах запечатлелся «истинно японский» эстетизм и старинные моральные ценности (а также экзотические отклонения от таковых), — вообще разновидности и правила существования прекрасного и безобразного на японский лад. Для многих в этом состоит главное достоинство его произведений, и этим же для некоторых исчерпывается значение его творчества в российском круге чтения.
Будем надеяться, что новые переводы и исследования скорректируют это представление и раздвинут границы нашего восприятия книг Танидзаки. Вероятно, современный читатель, помимо пресловутого «японизма», более отчетливо ощутит, скажем, привкус модернизма в его произведениях, даже самых, казалось бы, культурно замкнутых; почувствует динамизм и напряжение в отношениях писателя с современной ему историей, с западным культурным миром и, не в последнюю очередь, с западными литературными течениями.
Именно об этих отношениях мы и собираемся немного сказать в этой заметке в связи с публикацией ранее неизвестных писем писателя, волей судьбы оказавшихся в нашем распоряжении.