Вести о Япан-острове в стародавней России и другое

При нем в Кракове был построен собор Св. Иоанна Крестителя и Св. Иоанна Евангелиста, начато строительство первого в Польше монастыря Ордена камальдолийцев. В 1602 г. он основал в Кракове (на Вавеле) духовную семинарию. С его именем связаны и легенды о чудесах — так, он немало содействовал культу св. Кунигунды (Кинги); как сообщают источники, в 1603 г. он совершил паломничество к ее мощам, вследствие чего излечился от тяжелой болезни[255]. Российскому читателю, вероятно, интересна была бы такая деталь его биографии: это именно он совершал обряд обручения Лжедмитрия (per procura — в лице его представителя Власьева) с Мариной Мнишек[256], тем более что Ежи (Юрий) Мнишек приходился ему близким родственником, а стало быть, и с его дочерью Мариной он был в родстве. В то время папа Павел V писал королю Сигизмунду III, что он убежден в том, что Димитрий, принявший католическую веру еще до своего успеха, останется ей верным и со временем распространит ее на Руси. Кардиналу Мацеевскому папа предписывал уговорить воеводу Мнишека всемерно укреплять в Самозванце приверженность католичеству[257].

Мацеевский умер 19 января 1608 г., будучи и папским нунцием, и легатом в Речи Посполитой, и кардиналом-пресвитером, не говоря уже о других его регалиях. Он похоронен в Кракове в костеле на Вавеле рядом со знаменитым епископом Ежи (Юрием) Радзивиллом, Петром Скаргой и Станиславом Хозием. Пожалуй, его можно назвать одним из выдающимся польских церковных деятелей того времени — недаром и нынешний папа Иоанн Павел II во время своей поездки по Польше в 1999 г. упомянул его в своей проповеди[258] в числе священнослужителей, которые останутся не только в истории церкви, но и в польской истории, и в истории ее культуры.

Современные биографы Мацеевского пишут: «Он оставил память по себе прежде всего как деятель церкви, реформатор Костела Польского в духе постановлений Тридентского собора, поборник Контрреформации. Он не сыграл особо значительной роли в политике. Недоброжелатели упрекали его — возможно, не без оснований — в амбициозности и корыстолюбии. В отличие от прочих влиятельных епископов первого десятилетия XVII в. он не принадлежал к числу приверженцев абсолютизма и пытался лавировать между королем, по отношению к которому соблюдал лояльность, и шляхтой»[259].

Надо сказать, что Мацеевский остался в памяти не только польской культуры — его имя с весьма неоднозначными оценками можно встретить и в российских, и в белорусских, и в украинских, и в литовских исследованиях[260]. Причина — в главном деле его жизни, в организации так называемой Брестской унии. Как писал папа Климент VIII в своей булле от 23 декабря 1595 г., Мацеевскому принадлежит одна из главных заслуг в успехе этого предприятия. Мацеевский и в самом деле сделал чрезвычайно много для образования греко-католической, или так называемой униатской церкви. Он стоял у самых истоков этого предприятия — так, еще в 1588 г. согласно указаниям папы всего лишь несколько избранных им лиц начинают подготовку унии, и эти лица — «луцкий католический епископ Бернард Мацеевский, иезуит Скарга, папский нунций Аннибал, с православной стороны — Потей, потом Терлецкий и другие»[261].

Активная роль Мацеевского в подготовке унии отмечается во многих работах, и не только католические или светские, но даже и некоторые православные авторы отмечают, что он, как правило, придерживался в области политики умеренных взглядов и «всегда стремился достичь компромисса»[262].

Таким, говоря вкратце, был человек, которому пришло в голову обратиться к одному из японских послов с просьбой написать для него перевод на японский язык нескольких стихов из Библии.

Получив выполненный перевод, Мацеевский, примерно через год или около того уезжая в Польшу, увез с собой этот документ, надо думать, вместе со многими другими вещами, книгами и рукописями, собранными им за годы жизни в Италии.

6. Находка документа.

Рассказ о том, как, собственно, был обнаружен этот перевод, написанный скорописными иероглифами и латынью тушью на красной бумаге (со временем выцветшей до желто-розового цвета), сам по себе тоже по-своему любопытен — как цепь редких совпадений и счастливых случайностей.

Итальянские источники, а также японские и польские материалы позволили собрать сведения об основных персонажах нашей истории (часть этих материалов приведена выше), но ничего не прибавили к поискам утраченного документа.

Не больше пользы поначалу было и от Интернета. Впрочем, в какой-то момент, разглядывая в электронном каталоге библиотеки Ягеллонского университета в Кракове сканированные воспроизведения старых рукописных карточек с названиями книг Бернарда Мацеевского, я увидела там одну карточку, написанную почерком, как мне показалось, похожим по стилю на почерк записки, обнаруженной мной в японском музее. А вдруг ту записку о японском переводе и эти карточки писал один и тот же библиограф этого университета, лет, например, 100 назад?