Вести с полей

– Да ядрёна ж ты, мля, в корень, паскуда! – облаял Лёха Иванов промоину, в которой утопшая как в болоте гусеница даже не просматривалась.– Кинем, может, что-нибудь под трак? Глядишь, вылезу.

Чего мы кинем, придурок? – спокойно сказал Толян Кравчук, чей трактор шёл чуть левее и впереди. – Тебя только что самого если. Нет же ни хрена.

Подошли женщины, которые на боронах сидели. Они успели соскочить в грязь, потому как и бороны, и культиваторы, а, главное, сеялки тоже накренились вправо. Сцепка была жесткая, на прутах, уголках стальных, да на пружинах. Потому и пошла она наискось вслед за трактором.

– Фуфайки наши бросьте под гусеницу, – предложила Маша Завертяева с зерносклада. Нас тут шестнадцать баб на боронах. Много фуфаек. Если ещё свои скинете – вообще подстилка получится плотная.

Кинули под трак спереди двадцать две фуфайки. Мужики тоже разделись.

– Хана шмутью. Данилкин пусть новые даёт, – ехидно произнёс Артемьев Игорёк. Он у Кравчука Толяна на сеялке стоял.

– Дам, дам! В штаны не наложишь пока без фуфайки? – Данилкин, директор, и агроном Самохин Вова как маленькие заводные вездеходы доковыляли с площадки до места аварии минут за пятнадцать. – И сапоги кидайте, кто не жлоб. Завтра новые со склада привезу. И фуфайки, и сапоги.

Ну, сапоги бросили в промоину тоже все. Кроме агронома. У него редкие сапоги были. До самой задницы. И застёгивались сверху на животе на две пуговицы. Таких на складе не было. Остались все в тёплых носках, которые промокли мгновенно и пропитались грязью. То есть, стали такими же тяжелыми, как и сапоги.

– Ангина, как минимум, у нас уже есть, – закинул мрачную мысль Валечка Савостьянов. – Ну, может, кому выпадет и воспаление легких.

– Шел бы ты, Валентин куда подальше, – без зла попросил его Данилкин. – Тут пока и без твоего черного юмора просвета не видать.

– Ну, попробую! – Лёха с притопленной стороны влез в кабину, движок завел.

Кравчук Толян по колено в грязи дошел до капота тракторного и наклонился над гусеницей. Рукой отмашку дал.

– Давай, Лёха! Только тихонько, не души педаль! А то зароешься до кабины.

Трактор грубо помурлыкал с минуту, потом взревел, как двадцать быков, которых одновременно кастрировали. Фуфайки, сапоги, грязь и вода улетели далеко за сеялку. Пока женщины, руками помогая себе передвигаться по жиже с комьями земли, добрались до изжеванного траком барахла, и убедились, что надеть это уже не удастся, даже если всё высушить, трактор накренился сильнее и открытая дверь его заскрипела и погнулась.

– Ой, ты! Ух, ты ж, бляха! – закричал Игорёк и, высоко задирая ноги, побежал к сеялкам, которые при очередном рывке сцепки поднялись левым краем и застыли почти вертикально.

Агроном Самохин Володя закурил, папиросу зубами сдавил, а руками – голову. Зерно, которое лежало в мешках на основе сеялок, сползло на пашню. Мешки местами разорвались, и семена кучками остались лежать на поверхности почвы. Не утонули. Но из дозаторов зерно посыпалось струями, десятками килограммов. Оно образовало на пашне круглую остроконечную пирамиду. Но с полсотни килограммов примерно рассыпалось под сеялки как попало. Часть сразу затонула. Но пуда два чудом удержалось на земле.

Все застыли. Молча смотрели на беду нечаянную. Оторопь прихватила всех без исключения. Лучше бы гусеница тракторная лопнула и  целиком провалилась под землю. Через пару часов привезли бы с МТС другую да навесили. А то, что могли пропасть семена, мысленно все, не только Данилкин с агрономом, ощутили как такую же беду, как если бы от короткого замыкания проводки сгорел бы дотла весь совхоз. После чего и жить бы негде стало, да и не хотелось бы уже.

                    Глава семнадцатая

***

Все названия населённых пунктов кроме города Кустаная, имена и фамилии действующих лиц изменены автором по этическим соображениям.

***

Если из совхоза  «Альбатрос» ехать на машине вокруг березового леса, который кто-то из повелителей подземных по ошибке, видно, вытолкнул из земли там, где не положено природой лесам быть, то из машины полей вообще не видно было. Сначала длинный лес мешал, а потом дорога асфальтная, единственная в глубинах целинных, уходила в нетронутую степь. Там, ныряя в овражки мелкие, продиралась она через  серую пустошь, чудом не тронутую  плугами тракторными.

  Не разодранной, живой степи, с сусликами, полёвками и шустрыми тарантулами, гадюками, виляющими меж стеблей перламутрового ковыля, так мало осталось в тех краях, что хоть на экскурсии сюда вози местных целинников. Они уже лет десять, а то и больше, степной простор понимали только как пашню без конца и края или золотистую пшеничную бесконечность. Дорогу через степь к большой трассе, которая привязала Кустанай к Омску и Новосибирску, построил директор «Альбатроса» Дутов.