Вести с полей

– Наташа, может помочь чего? Устала ведь и ты, – Нина Игнатьевна взяла Наталью за руки и прижала к груди. – Не дай бог такое вытерпеть. Ты иди тоже отдохни, полежи, лекарства выпей, какие надо уже. А мы с Леной тут и порядок наведем и детишек покормим. Да, Леночка?

– Я детей час назад покормила, – Леночка Лапикова провела пальцем по подоконнику. – А вот убрать, помыть, почистить – это я с удовольствием. Тем более – с Ниной Игнатьевной. У неё ж руки золотые. Блестеть всё будет!

– Проводи меня за двери, Наташенька-милочка. Поеду и я. Повидала тебя и насквозь увидела суть будущего твоего. Поправишься полностью, и дома будет лад у вас. Всё будет как раньше. Я не ошибаюсь никогда. Ты знаешь. Пойдем. Проводи.

Они вышли на улицу.

– Федя, ты бы шлёпал в контору свою да руководил дальше, – Нина Игнатьевна улыбнулась. – А то совхоз скатится из передовиков в отстойник. Без тебя народ теряется жить и трудиться.

– Правда, Федя, иди, – Леночка Лапикова за руку потащила его к двери и смеялась. – Нам тут сейчас не до тебя будет. Вишь ты, грязи сколько набралось без хозяйки. Мы тебя всего с ног до головы обляпаем.

– Тьфу на вас, заразы! – улыбнулся и Дутов. – Я бы полы мог помыть! Ну, в следующий раз. Ладно, пойду в контору. Гриша, ты со мной? У меня виски есть. Друг из Москвы прислал.

– Ни фига себе! – воскликнул Данилкин. – Я виски всего раз за жизни пробовал.  Пошли.

Они проскользнули между тётей Соней и Натальей и бодро двинулись в контору.

– Давай, выздоравливай, Натаха!– сказал на ходу Дутов. – Если что – сразу ко мне. Поняла?

– В контору зайдёшь, – крикнул жене Данилкин. – Машина там. А я виски выпью.

– Конечно, миленький, – Софья Максимовна послала им вслед воздушный поцелуй. – Минут десять мне хватит. Так что пейте там на скорости.

Мужики разошлись. Директора пить, Чалый Серёга двинул к Димке Огневу в банный двор. Потрепаться просто. Начальники его с собой не взяли. Ну, да и какая печаль?

– Ты вот что , Наталья.– Тётя Соня смотрела на Алипову тяжело и мрачно, -То, что ты крысиным ядом смерть к себе притягивала – грех твой. Господь такой грех не простит. И я тоже не прощу. Хоть мне с Господом  не тягаться. Но и перечить ему не стану. Ты детей своих предала. Если бы померла. А могла ведь и собиралась. Вот лично я тебе этого не прощаю и не забуду. Жизнью твоей дети насыщаются и она только их в гармонии хранит на земле. Ты – мать. Они – плоды твои. Скажи мне, ты видела яблоки, которые наливались бы соком и солнечным счастьем не на яблоне. Нет. Они долго не хранятся и вянут.

– Я люблю детей своих, – тихо произнесла в сторону Наталья. – Это нас с Игорем обоих бес охмурил. Сперва его в беспамятство втянул. С Валькой случил. А потом меня заставил яд выпить. Я и не помню, как всё произошло. Вроде как бы и не я это была.

– Игорь твой из души Нинку Мостовую не вытравил. Это я чую печенью, – Софья Максимовна утерла платочком мокрые от разговора губы. – Ты это помни. Потому, что любить её он не перестанет и через пять лет. Но жить будет с тобой и никуда не денется. Детей любит. Тебя – нет. Живи с этим.

У тебя эта судьба. Другой не было. И то, что стряслось, обязательно стряслось бы. Не сейчас, так потом. Но ты живи, как будто не было ничего. Алипов – мужчина. И он будет твоей стеной и вашей с детьми опорой. Живи.

Мы рядом и будем тебя поддерживать. Помогать будем всем, чем надо. Но меня помни. Я тебя жалею, но не прощаю. Живи!

И тётя Соня пошла к калитке. Села Наталья на скамейку и заплакала. Муж спал. Из открытого окна несло коньячным перегаром. В комнатах  боролись с

накопившейся грязью женщины Федора Дутова, во дворе играли с маленьким мячом её дети. По улице ходили беззаботные люди, отдыхавшие летом от труда изнурительного. Собаки лаяли. Птицы пели и репродуктор возле конторы бросал в жаркий ещё воздух любимый Дутовым полонез Огиньского.

На душе у Натальи не осталось ничего целого. Всё в ней порвалось на кусочки и разбилось вдребезги. Только кошки, которых она даже внешне представляла себе, скребли острыми когтями уцелевшие места, раздирая их в кровь. Хотелось выть от боли внутренней. Хотелось кричать, бегать и царапать всё вокруг как кошки рвали её душу.

– Доктор говорил, что нервы будут взбрыкивать неожиданно на ровном месте. Приступы тоски или бешенства могут повторяться поначалу часто, – вспомнила Наталья.

Но жизнь шла дальше. И отказываться от неё ещё раз Алиповой уже не хотелось. Попробовала уже. И что? Ничего хорошего.

– Главное, в припадке истерическом мужа не зарубить топориком для разделки мяса, – почему-то подумала она. Подумала невзначай, мельком. Но так испугалась мысли своей жуткой, что вскочила со скамейки и побежала в дом. Там вовсю вкалывали, наводя блеск, две хороших женщины. Делали ей доброе дело. И просто стыдно было бы им не помочь.

                  Глава двадцать третья

***

Все имена и фамилии действующих лиц, а также названия населенных пунктов кроме г.Кустаная изменены автором по этическим соображениям

***