Вести с полей

– Попало на вас? – крикнул Самохин, агроном, заехал на поле ближе к тракторам и вышел из кабины.

– Ты не иди по полю, – сказал Серёга Чалый. – Мокро. Штаны сожжешь и вверх с колосьев может брызнуть. На лицо, на руки попадет.

– Я говорю, попало на вас или обошлось? – Володя постоял и вернулся в машину, завел мотор и подъехал к трактору Кравчука. Глянул на него и на Нинку Завертяеву, которая прижалась к Толяну и тёрла лицо рукавом блузки.

Лица у обоих покраснели и лоснились, будто подсолнечным маслом облитые.

– Крепко попало, – сказал Чалый и закашлялся. Да так надолго, что Самохин дожидаться не стал, когда приступ утихнет

– Э! А ну, давай быстро все в кузов! – крикнул он так истерично, что и ребят озадачил, и сам испугался. – Гоним в больничку к Ипатову.

Народ стал осторожно выбираться из кабин и Самохин молча ужаснулся тому, что увидел. Места на лицах, шеях, груди и руках, не прикрытые совсем ни респираторами, ни противогазами, смотрелись страшно. Кожа под краснотой верхней уже синела и проглядывались маленькие пятна волдырей, сидящих буквально друг на друге. Одежда расползалась и по швам и на отдельных местах, которые подставились под ядовитую дисперсию жидкости. Чалый в тракторе сидел вообще без респиратора. Герой, блин. Поэтому даже знакомые вряд ли смогли его узнать. Вся кожа в синих пятнах и бордовых волдырях в середине пятен от ожогов. Руки посинели, а добротные Серёгины шмотки стали похожи на рваньё нищего с кустанайского вокзала. Короче, случилась большая неприятность, крепко зацепившая здоровье. Это было понятно и без осмотра доктора.

– Шиздец  девкам нашим. Мы-то ладно. И без полива ядом уроды. А они красивые были. Жалко, мля! – Чалый подтащил Зойку Хромову к машине, поднял и аккуратно перебросил её в кузов.

– Чего ты сопли тут швыряешь!? – толкнул его в бок Валечка Савостьянов, который уже какой-то коростой стал покрываться. – К Ипатову гоним мухой! Будут девки опять красивыми. Ипатов сделает. Он врач такой, что его вон хоть сегодня в Склифосовского примут на бешеные деньги. Только он сам не поедет. Он же говорил, что звали в Москву. Но, говорит, мне тут лучше. Тут, говорит, я доктор, а там буду одним из многих таких же. Ну и на хрена, говорит, мне такая сласть.?!

Загрузили женщин. Попрыгали в кузов сами.

– Ой, бляха! – вспомнил Толян Кравчук. – Там у меня под сиденьем литр самогона начатый. Вова, принеси. Сам не могу. Горит всё и внутри и снаружи.

А мы по дороге хлебнём по сто пятьдесят, чтобы боль придушить. Анестезия же, мать её!

– Мужики – кричал Данилкин и все рации транслировали его беспокойный тенорок. – Я Ипатову сказал уже. Он готов. Всё, что надо, есть. Давайте, не чешитесь.

Через час они уже сидели в кабинете доктора и он по очереди обрабатывал каждого. Женщин посадил отдельно за белую занавеску, мужиков разместил на кушетках возле окон, раздел всех до трусов и стал всех по очереди чем-то мазать, поливать неизвестной, пахнущей мылом жидкостью, сделал всем уколы в вены и в задницы, заставил каждого полоскать рот и горло зелёной сладковатой водой и сел, задыхаясь от быстрых перемещений на кушетку рядом с Чалым.

– Девушки как там у нас? – спросил он натужно бодрым голосом.

– Пойдет, – сказала в тон доктору Зойка Хромова. – Легче. Совсем другое дело.

– Ну что, Ипатов? – заработала рация докторская. Данилкин прорвался. Переживал.

– Ничего. Отравление очень сильное. Но вовремя приехали. Я всё сделал. Всё нормально. Скоро поправятся. Обошлось.

– Всё  путём, Ильич! – крикнул Чалый. – Все в строю. Покоцало нас чуток, конечно. Это да. Но уже в сто раз полегче.

– А я завтра летунам задницы надеру, – пообещал Данилкин, директор. – Пусть сегодня работу мне доделают. А с утра я их командира отматерю. Смотреть же надо, куда гадость льёшь. Не на людей же! Ладно поправляйтесь.

– Да я бы и сдохнуть не против, – серьёзно сказал Кравчук Толян. – Но, во-первых, мне надо ещё на новый «москвич» заработать. Во-вторых, при нашем докторе Ипатове сдохнуть можно, только если он сам тебя запорет скальпелем. А он, блин, наоборот, любого из могилы почти запросто вытаскивает. Сдохнешь тут, бляха!

Тут поднялся такой живой и оптимистичный совместный хохот, который всё продолжался, несмотря на больничную обстановку, где ржать просто неприлично и некультурно. Ипатов, правда, тоже про это забыл и хохотал со всеми вместе.

А и смешного-то Кравчук ничего такого и не сказал. Просто всем стало хорошо и ясно.

И в этот раз пронесло.

***