Вести с полей

Чалый съел коляску сервелата. Взялся обеими руками за голову.

– Каяться и не нужно. Я много хренового сделал в жизни. Но не каюсь. Моя жизнь. Значит по судьбе так прописано силой сверхсильной. В бога не верю. Но то, что, как и тебе, мне чёрт когти в душу вогнал, чувствую.  И то, что не лично, но человека убил, зачтется мне после. А сейчас, что делать? Я раньше и не думал об этом. Но Ирке как в глаза смотреть? Детям? Я бандитом был, вором, но мокрого не было за мной. И потому я ненавижу себя. И тебя.

– И меня! И правильно! – обнял его Данилкин. – Ты убей меня, Чалый. Это ж я вас всех кого подбил, кого вынудил. Убей меня! И тебя судить даже не будут, если всё правильно мусорам расскажешь.

– Ой, мальчики! Горюшко вы моё. Да вы ж лыка уже не вяжете! Идите вон туда. Спать ложитесь. Сергей, домой не ходи. Не надо, чтоб тебя такого свои видели.

– Прости нас, Сонечка! – зарыдал Данилкин, директор. – Прости Христа ради.

Чалый уже ничего сказать не мог. Пьян был и нервы не работали.

– Я-то прощаю и бог простит. Меня бы кто простил. Я ещё та тварь. Гадюка в облике людском.

Но мужики последних слов Сониных не слышали. Они упали на два дивана и заснули тяжелым, недобрым сном.

И в это время в окно сильно постучали.

– Григорий Ильич! Это Игорёк Артемьев. Я с поля сейчас. Беда у нас!

– Что? Где беда? Какая беда? – открыла окно тётя Соня. – Спит он пьяный. И Чалый спит. С них толку нет. Беги к агроному. К Самохину. Так что за беда ты не сказал!

– Саранча! Са-ран- ча! Туча! Сам видел! Трындец хлебу если не чухнемся!

  Артемьев не преувеличивал. На поле могло быть только две беды.

Огонь с ветром по всей ниве. И саранча.

Но саранча была страшнее.

                Глава двадцать пятая

***

Все имена и фамилии действующих лиц, а также названия населенных пунктов кроме г.Кустаная изменены автором по этическим соображениям

***

Таинства злые и добрые природа держит, похоже, в одном кармане и, кажется, сама не очень-то старается выбрать, какую из них достать сейчас и выкинуть нам на головы, а какие придержать для худших или лучших времён.

Многие выходки высших сил народ за века научился предчувствовать и  достойно их принимать. Хоть лето красное, теплое, ласковое и урожайное, хоть ураганы, ливни, пробивающие себе ходы в надёжных как будто крышах, засуху и раннюю зиму, когда колосья хоронятся первым снегом в холодной белой могиле.

Не могут люди привыкнуть только к нежданной беде, остеречься которой  или приготовиться к встрече с ней нет возможности. Такая беда всегда внезапна как инфаркт у здорового человека, но перетрудившего сердце за один раз.

Вот к таким горестным и трудно исправимым событиям отнесли люди сельские саранчу. Одно насекомое зеленого, оливкового, бурого или серо-красного цвета – совершенно милое существо. Не хуже, допустим, кузнечика, мухи или более свирепого овода. Одинокой саранчой даже любоваться можно. Вся ладненькая такая, сформулированная эволюциями миллионов лет как совершенная машинка для пружинистых прыжков и безупречного, почти птичьего полёта. Вот если бы природа не подарила ей мощнейших челюстей, непомерного аппетита и потребности жрать беспрерывно практически все, что растёт, то к саранче у народа, возможно  было бы уважение как к воробьям, божьим коровкам и муравьям, за то, что они лопают вредителей разных и не портят пшеницу или просо с овсом. Но даже такой неукротимый зверь в обличье насекомого на вид хрупкого, в одиночестве не нёс опасности и даже симпатию вызывал совершенством своего тела. А вот когда из этих маленьких и, в общем- то, слабеньких с виду созданий сбивалась безразмерная, многомиллионная стая, куча или туча зверей-насекомых, которая летит неизвестно откуда на поле, заслоняя собой солнце и огромный кусок неба, – это никакая не проблема. Это беда. Горе.

В шесть часов вечера Игорёк Артемьев торчал на крайней восьмой клетке и искал меж колосьев как-то потерянные с прицепа плоские ремни на защёлках, которыми цистерны дополнительно крепились к корпусу платформы-тележки. Ползал он кругами, поскольку точного места не знал. Устал, сел на корточки и поглядел машинально на небо. То, что он увидел, заставило его забыть про ремни и со скоростью, на какую только были настроены его ноги, улететь с поля на траву, где стоял его грузовик. Из кабины, в которой он мгновенно подкрутил вверх до упора боковые стёкла, было видно, что туча чёрная, снижающаяся перед пшеницей, была не менее пяти километров в ширину. А где кончался хвост её – даже приблизительно невозможно было угадать.

– Мать твою! – закричал перепуганный Игорёк. – Это ж саранча! Сейчас рухнет она на поле и, считай, гектаров трёх зерна уже не будет к утру! Да чтоб ты подохла, скотина!