Ветер богов

Другие чувства испытывал в этот час старший лейтенант Гуров. Он родился неподалеку — в пригородном селе. Там и сейчас живут его мать и сестра. В 1921 году японский карательный отряд дотла сжег это село, убили каратели и отца Андрея. Гуров был ещё мал, чтобы запомнить подробности, но, по рассказам матери, живо представлял себе, как японский офицер показывал на площади свое искусство рубить головы мечом. В 1940 году Андрея призвали в армию, потом началась война. Гуров, как и все его сослуживцы, воины-дальневосточники, рвался да фронт. Казалось, что если они прибудут туда, то ход войны сразу изменится.

Вскоре после начала войны командование направило Андрея Гурова в школу военных переводчиков. Так неожиданно для себя он быстро научился говорить по-японски.

Трудное это было время. Дивизия, куда послали Андрея после школы, располагалась вблизи границы, в сопках: доты, дзоты, землянки надолго стали жильем для солдат и офицеров. Чуть не каждый день из-за кордона доносилось эхо пулеметных очередей и винтовочных выстрелов. “Ну, началось и здесь!” — думалось во время каждой очередной тревоги. Вояки из Квантунской армии прощупывали крепость советской границы и пытались спровоцировать наши войска начать войну. Нелегка была воинская служба здесь, в войсках Дальневосточного фронта. В действующей армии на выстрелы врага отвечали огнем. А здесь — молчи, хотя палец и готов был нажать на спусковой крючок. У солдат невольно сжимались кулаки, когда по дорогам от границы двигались в тыл санитарные машины или двуколки с ранеными.

После славной победы над Германией и памятного парада в Москве, когда фашистские знамена были брошены к стенам древнего Кремля, стало легче. А спустя немного времени сюда, на далекий край советской земли, двинулись прославленные в боях гвардейские дивизии и бригады. Боевые порядки дивизии, в которой служил Андрей Гуров, стали сокращаться до уставных пределов, освобождали рядом боевые участки прибывающим ветеранам Отечественной войны. Все понимали: близок долгожданный час расплаты с коварным и вероломным врагом, который всеми силами противится воцарению мира.

Обидно было Андрею Гурову, когда его отозвали из прославленной дивизии, овладевшей Пограничненским укрепленным районом японцев и продвинувшейся до Чаньчуня.

— Понимаю, старший лейтенант, всё понимаю, — говорил майор Попов при первом знакомстве в батальоне. — Но такова уж судьба военного человека. Думаешь, мне хотелось идти в этот батальон? Но надо! Кому-то ведь действительно надо военнопленными заниматься. Учись выдержке, дорогой товарищ! Надо — и стой, как штык!

Не очень-то согласен был с майором Андрей. Попову, как казалось Гурову, было проще. Майар порядком послужил, повоевал, несколько раз был ранен. Добрый десяток правительственных наград… А что успел сделать он, Андрей Гуров? По сути дела, ничего. Да и трудно было ему сразу изменить своё отношение к квантунским воякам.

С новой службой Гурова до некоторой степени примирило то обстоятельство, что начальник у него был человек умный и дальновидный. Это очень важно, когда надо привить человеку любовь к делу. Зато капитан Мишин — заместитель майора Попова по хозяйственной части — Гурову не понравился.

Посовещавшись, командование батальона решило для управления военнопленными привлечь их же офицеров — старших команд.

Вызванные в штаб батальона японские офицеры с готовностью согласились выполнять необычные обязанности. Затруднение возникло только с назначением старшего. Кроме Уэды, в лагере оказалось ещё четыре капитана, но не было ни одного чином выше. Посовещавшись, в свою очередь, капитаны назвали фамилию Мари. Этот офицер был старшим среди них по возрасту и по выслуге лет.

Андрей Гуров, посмотрев на “параллельного” комбата, подумал: “Каково-то мне с тобой придется? Хорошо, если окажешься порядочным человеком”.

Получив задание разбить солдат по подразделениям, поставить во главе командиров и выяснить гражданские специальности, Мори всем своим видом показывал беспрекословное подчинение и желание выполнить приказ.

— Капитан! Есть среди военнопленных знающие русский язык? — спросил Гуров.

Капитан мгновение поколебался.

— Так точно. Старший унтер-офицер Нисино. Он будет при мне переводчиком.

Японцы вышли, а майор Попов, постукивая папиросой о портсигар, задумчиво проговорил:

— М-да. Дела. Трудновато нам с ними будет!

— Ерунда! — возразил Мишин. — Чичкаться с ними не станем!

— Что значит “чичкаться”? — недовольно спросил майор.

— Я хочу сказать, товарищ майор, что наше дело — приказывать ихним офицерам и требовать с них. Да построже! — и он выразительно помахал кулаком.