Ветер чужого мира

Но как наверняка понятно каждому, никто не мог ожидать, что сложившаяся ситуация просуществует так долго. В течение многих лет более крупные профсоюзы копили ресурсы, но не пытались ими воспользоваться. Можно не сомневаться, что никто из них не попытается применить силу, пока у него не будет полной уверенности в успехе. И нельзя предугадать, когда это произойдет, поскольку стратегия любого профсоюза состоит в том, чтобы держать свою силу в тайне. Возможно, недалек тот день, когда кто-то решит рискнуть. Нынешняя ситуация наверняка может показаться нетерпимой некоторым более мощным профсоюзам, возглавляемым амбициозными лидерами…»

Блейн выключил радио, и его вновь окутала торжественная тишина осеннего вечера. Все это старо как мир, комментаторы постоянно твердят нечто подобное. Вечно ходят слухи, будто какой-нибудь профсоюз вот-вот захватит власть. То говорили про Транспорт, то намекали на Коммуникации, то не менее авторитетно заявляли, что стоит не спускать глаз с Продовольствия.

Он с гордостью подумал, что Сновидения вне всей этой политики. Гильдия – его гильдия – полностью отдает себя служению обществу. Она по праву и обязанности имеет представительство в Центральном профсоюзе, но в политику никогда не играла.

Если кто и поднимал постоянно шум, так это Коммуникации с их дурацкими статьями в газетах и несущими чушь комментаторами на радио. Блейн считал, что от Коммуникаций стоит ждать худшего – они постоянно ждут своего шанса. Впрочем, и от Просвещения тоже, ведь там сидят одни мошенники, постоянно подтасовывающие факты.

Блейн покачал головой, подумав, как же ему повезло, что он принадлежит к гильдии Сновидений и не приходится чувствовать себя в чем-то виноватым при возникновении очередных слухов. Можно не сомневаться, что Сновидения не упомянут никогда. Из всех профсоюзов только гильдия Сновидений может ходить с высоко поднятой головой.

Блейн спорил с Гарриет насчет Коммуникаций, и иногда она злилась. Казалось, она упрямо верит, что Коммуникации – профсоюз, который лучше всего служит обществу и обладает безупречной репутацией.

Естественно, Блейн понимал, что в желании считать лучшим свой собственный профсоюз нет ничего странного. Кому еще может быть предан человек, как не профсоюзу? Когда-то давно существовали государства и любовь к своему государству называлась патриотизмом. Но теперь на место государств пришли профсоюзы.

Он въехал в извивавшуюся среди холмов долину и, свернув наконец с автострады, двинулся под уклон по дороге.

Ужин наверняка готов, и Ансель снова будет сердиться (робот у него весьма своенравный, если не хуже). А Фило поджидает у ворот, и они въедут во двор вместе.

Проезжая мимо скрытого среди деревьев дома Гарриет, он глянул на фасад, но свет в окнах не горел. Гарриет не было дома. Ну да, уехала по делам, брать у кого-то интервью.

Он подкатил к своим воротам, и навстречу с радостным лаем выбежал Фило. Норман Блейн сбавил ход, и пес, запрыгнув в машину, ткнулся носом в щеку хозяина, а потом устроился на сиденье, и они разворачивались на подъездной дорожке перед домом.

Фило резво выскочил из автомобиля. Блейн не спешил. Сегодня был тяжелый день, подумал он. Оказавшись наконец дома, он вдруг почувствовал себя крайне уставшим.

Он немного постоял, глядя на дом. Хороший дом, подумал он. Хорошее место для семейной жизни – если когда-нибудь удастся убедить Гарриет оставить журналистскую карьеру.

– Ладно, – послышался голос за спиной, – можете повернуться. Только спокойно и без штучек-дрючек.

Блейн медленно повернулся. Возле машины в сгущающихся сумерках стоял незнакомый мужчина с блестящим предметом в руке.

– Бояться нечего, – сказал он. – Я не причиню вам вреда. Просто не нарывайтесь.

Странная одежда незнакомца напоминала униформу. Столь же странно звучали и его слова – коротко и сухо, без интонаций и шероховатостей, которые свойственны естественной речи. Да и выражения странные – «без штучек-дрючек», «не нарывайтесь».

– У меня пушка. Так что попрошу без фортелей.

«Без фортелей».

– Это ведь вы сбежали из Центра? – спросил Блейн.

– Верно.

– Но как…

– Я ехал вместе с вами. Прицепился под машиной. Тупым копам даже в голову не пришло туда заглянуть. – Незнакомец пожал плечами. – Пару раз я об этом даже пожалел – не ждал, что придется ехать так далеко. Я едва не сорвался.

– Но почему именно я? Почему…

– Да мне все равно было кто. Лишь бы как-то смыться оттуда.

– Не понимаю, – сказал Блейн. – Вы могли выбраться незамеченным и отцепиться за воротами. Машина тогда ехала медленно. И я бы вас даже не увидел.

– И я бы сразу же попался. Меня выдает одежда. И речь тоже. Как и застольные манеры, и даже походка. На фоне других я бы выделялся как забинтованный палец.

– Ясно, – кивнул Блейн. – Ладно, опустите вашу пушку. Вы, наверное, проголодались? Зайдем в дом и поедим.

Беглец убрал оружие и похлопал по карману.

– Она все равно тут, и если что, я быстро достану. Не пытайтесь меня околпачить.

– Ладно, – сказал Блейн. – Не буду.

«До чего же колоритное слово „околпачить“, – подумал он. – Никогда не слышал».