Ветер чужого мира

Заговорили другие револьверы, лошади будто взбесились – они шарахались в стороны, вставали на дыбы, норовили удрать подальше. Пули вонзались в землю вокруг, с гудением проносились над головой. Одна воткнулась в траву у ног Гаррисона, и в лицо ему полетели ошметки стеблей. Он выстрелил снова.

В темноте за спиной сердито громыхнуло ружье. Оно било не умолкая, сурово и размеренно, исправно находя себе цели.

Этому ружью стали вторить другие, послышались возгласы людей, что, похоже, тайком окружили бандитов.

Боек кольта щелкнул впустую, и Гаррисон потянулся к патронташу, лежавшему у него в ногах. В сумраке вдруг сверкнула яркая вспышка, ничуть не похожая на пламя выстрела. Гаррисон вскинул голову, и оружие выпало из его пальцев.

Огонь охватил дома бандитского поселения. Пламя жадно лизало древесину, его языки, казалось, норовили достать до неба. Пальба прекратилась, и в наступившей тишине стал слышен треск дерева, сопровождавший огненное пиршество.

Гаррисон поднялся, распрямляя затекшие конечности, втянул ночной воздух всей грудью.

Высокая фигура с ружьем на плече шагнула к нему из темноты.

– Сдается мне, сынок, мы хорошенько потрепали этих гадов, – сказал траппер Билл. – Всего-то и надо было устроить засаду и дождаться, когда Мамаша получит записку.

– Какую записку? – изумился Гаррисон.

– Да Синь Ли ей написал. Чертовски умный китаеза, вот что я скажу. Помнишь, я тебе говорил, что он научился читать и писать?

– Ну да. Но откуда Синь Ли…

– Прочитал то письмецо, что было у тебя в кармане, – нисколько не смущаясь, объяснил Билл. – Я-то сразу прикинул, что эта бумажка может оказаться полезной. Так что, когда ты задрых, я ее забрал и пошел к Синь Ли, чтобы он мне прочитал.

– Но в письме не было никаких указаний…

– Еще как было! Синь Ли проглядел его на просвет и сказал, что ничего забавнее в жизни не видел.

– Выходит, вы отправили записку Мамаше, а сами вдвоем двинули сюда? Это вы на утесе прятались?

– Метко я стреляю, верно? – похвастал Билл. – Эти сволочи мигом разбежались.

Зашелестела под ногами трава, и Гаррисон обернулся. К нему бежала Кэролин, а по пятам за девушкой следовал Синь Ли. Гаррисон порывисто шагнул вперед и обнял девушку, а она прильнула к его груди, ища утешения.

– Вот и славно, – заметил Билл.

– Мисси быть цела, – добавил Синь Ли. – Просто быть рада.

Застучали копыта. Мамаша Элден быстро спешилась и направилась к дочери, скручивая на ходу самокрутку.

– Все целы? – спросила она строго.

– Все быть здесь! – ответил Синь Ли своим певучим голосом. – Все быть рада.

– Чертовски приятно слышать, – сказала Мамаша. – Другим повезло меньше. Мы схватили Данэма и нашли Хейнса там, где никак не следовало быть шерифу, так что его тоже связали, чтобы не удрал. Уэстман улизнул, но ребята поскакали за ним.

Она чиркнула спичкой по ногтю и подняла огонек повыше, чтобы видеть лицо Гаррисона.

– Ну что скажешь, Джонни?

– Да вот подумал, не одолжить ли у вас немного на выкуп лавки Смита.

– Найдем тебе деньжат, – пообещала Мамаша. Она прикурила самокрутку и выдохнула облако дыма. – Глядишь, мы еще двойную свадьбу устроим. Безголовый давно ко мне подкатывает, и я решила: черт возьми, а почему бы и нет?

Детский сад

Он отправился на прогулку ранним утром, когда солнце стояло низко над горизонтом; прошел мимо полуразвалившегося старого коровника, пересек ручей и по колено в траве и полевых цветах стал подниматься по склону, на котором раскинулось пастбище. Мир был еще влажен от росы, а в воздухе держалась ночная прохлада.

Он отправился на прогулку ранним утром, так как знал, что утренних прогулок у него осталось, наверное, совсем немного. В любой день боль может прекратить их навсегда, и он был готов к этому… уже давно готов.

Он не спешил. Каждую прогулку он совершал так, будто она была последней, и ему не хотелось пропустить ничего… ни задранных кверху мордашек – цветов шиповника со слезинками-росинками, стекающими по их щекам, ни переклички птиц в зарослях на меже.

Он нашел машину рядом с тропинкой, которая проходила сквозь заросли на краю оврага. С первого же взгляда он почувствовал раздражение: вид у нее был не просто странный, но даже какой-то необыкновенный, а он сейчас мог и умом и сердцем воспринимать лишь обычное. Машина – это сама банальность, нечто привычное, главная примета современного мира и жизни, от которой он бежал. Просто машина была неуместна на этой заброшенной ферме, где он хотел встретить последний день своей жизни.

Он стоял на тропинке и смотрел на странную машину, чувствуя, как уходит настроение, навеянное цветами, росой и утренним щебетанием птиц, и как он остается наедине с этой штукой, которую всякий принял бы за беглянку из магазина бытовых приборов. Но, глядя на нее, он мало-помалу увидел в ней и другое и понял, что она совершенно не похожа на все когда бы то ни было виденное или слышанное… и уж, конечно, меньше всего – на бродячую стиральную машину или заметающий следы преступлений сушильный шкаф.