Ветер над сопками

– Уже, поди, вторые сутки на исходе… Сколько еще мы осилим? – выдохнув из себя очередную порцию белесого дыма, тихо рассуждал Макаров. – Фрицы от нас не отстанут! Удивительно, что до сих пор бомбами не засыпали или из пушек не разметали!

– Думается мне все же, что доложили они начальству, мол, ДОТы все взяли давно! – задумчиво, приподняв брови, размышлял Алексей, не отрывая глаз от бойницы.

– Товарищ лейтенант, разрешите по малой нужде, пока вы здесь? – обратился вдруг к Речкину Цецкаев.

– Иди, конечно! – кивнул в ответ Алексей и шагнул ближе к пулемету, туда, где стоял секунду назад Цецкаев.

Так, вдвоем, Алексею даже было комфортнее поднимать подобные темы. Без лишних ушей. Макаров был старше всех по возрасту, взрослый мужик, повидавший жизнь. С ним было о чем посоветоваться. Возможно, что и Цецкаев просто нашел предлог на время удалиться, чтоб не смущать лейтенанта своим присутствием при подобной беседе.

– Возможно, что и так… – затушив недокуренную папиросу о металлический стол, согласно покивал Макаров.

– Нет, без вариантов! – повысил вдруг голос Речкин. – Иначе – давно б нас бомбами засыпали!

– Ну хорошо… – продолжал размышлять Макаров, убирая недокуренную папиросу в помятую пачку. – Но сколько продержимся еще? Воды нет, еды тоже… Боеприпасов, и тех кот наплакал! Сутки, двое, трое? Да и тоже… Навряд ли… И помощи, видимо, ждать нам неоткуда!

Речкин продолжал не спеша тянуть табачный дым, то и дело осторожно стряхивая пепел на пол указательным пальцем.

– Да, видимо, 112-й полк завяз где-то в боях… Шанс есть, конечно, но… – Алексей скривил кислую мину. – Может, и подойдут… Но когда? Хрен знает…

– Выбираться надо! – пронзительно зыркнул на Речкина Макаров, да так, что Алексей ощутил его взгляд на себе, будто прикосновение.

Алексей повернул голову в сторону красноармейца и покосился на него с налетом сомнения во взгляде.

– Выбираться? Но как? – пожал плечами Речкин. – У них, поди, на той сопке несколько пулеметов, да на дверь нашу наверняка еще не один смотрит! К тому же могли и заминировать выход… А раненых? На себе тащить?

– Раненых? – чуть колеблясь, отвечал Макаров, исподлобья смотря в глаза лейтенанту. – С ними все решено и так… Кто идти сможет – пусть с нами прорываются, неходячие – пусть сдаются, их совесть чиста.

– Их чиста. А наша? – Алексей вновь обернулся к бойнице, крепко затянулся и отбросил окурок прямо в амбразуру. – Что мы своим скажем, если повезет выйти?

– А что мы им скажем, когда нас, тех, конечно, кто смог уцелеть, в плен возьмут? – не сдавался Макаров.

Речкин молчал. В сложившемся разговоре было две правды. И обе имели под собой твердую почву. Конечно, бесчеловечно было бы бросить раненых, но и обрекать на гибель десяток человек из-за них вряд ли выглядело бы гораздо гуманнее. Попытка прорваться под дулами немецких автоматов и пулеметов больше походила на смертельную авантюру, но и ждать гибели в каменном мешке от голода, жажды и бесчисленных атак противника не представлялось делом куда более перспективным.

– Помозгуем еще над этим, все вместе помозгуем, – рассудительно ответил Речкин. – А пока надо готовиться… Егеря вроде как сжечь нас хотели!

Глава 14

Времени свойственно залечивать душевные раны. Если и не все, то многие из них. Старое уходит, и ему на смену иногда спешит, иногда нехотя ковыляет, но непременно приходит всегда что-то новое. То, что еще совсем недавно было важным, заставляло переживать, бороться, жить, наконец, незаметно замыливается, отходит на второй план, а затем и вовсе теряется за пеленой времени, оставляя в потаенных уголках памяти лишь крохотные вспышки, отголоски былого.

В суете дел насущных редко возвращаешься к прошлому. Пока молод, пока полон сил, жить надо настоящим, думать о будущем, а для того чтобы ворошить былое, существует старость. Память – вещь избирательная. С годами понимаешь, что запоминается больше хорошее, нежели дурное. И даже из того, что казалось плохим, она искусно выжимает и положительное. Зачастую это минуты, даже мгновения, но почему-то именно они впечатываются в задворки сознания из целой череды неприятных событий. Память словно бережет своего обладателя, отсеивая все негативное и оставляя лишь хорошее. Приятные воспоминания часто приходят в часы грусти, раздумий, когда натыкаешься на старое фото или же какую-нибудь памятную вещь.

Но случаются в жизни периоды, перед которыми и весь человеческий разум остается бессильным. Они намертво вгрызаются в сознание постыдной, гнетущей удушливостью и преследуют человека долгие годы, если не всю его жизнь… Сверкают в голове теми давними, но, кажется, еще вчерашними красками, улыбаются нестареющими лицами, говорят давно не слышанными голосами и даже пахнут запахами, которых не довелось чувствовать уже много лет. Они грызут совесть годами, десятилетиями, заставляя человека вновь и вновь возвращаться к событиям давно ушедшим, размышлять, взвешивать все вновь и вновь, корить себя и молчаливо проносить это через всю жизнь.