Ветер над сопками

Когда звук мотора стал уходить вдаль, Речкин попытался перевернуться на спину, но испытал сильную боль в раненой ноге. Он отдышался и предпринял еще одну попытку. Превозмогая жуткое, чужое ему чувство в левой ноге, Речкину все-таки удалось поменять позу. От боли лицо его плотно покрылось испариной. Он лег на спину, закрыв глаза и тяжело дыша.

Глава 17

– Саша, Саша! Командир ранен! – послышался откуда-то сверху знакомый молодой голос с легким налетом восточного акцента.

Речкин приоткрыл глаза. Он не ошибся, это был Номоев. Рядом с ним стояла еще одна, более массивная фигура, чьего лица сразу разглядеть Алексей не мог. Сильно слепило глаза солнце.

– Как самочувствие? – спросил Макаров.

Речкин потянулся к ноге осторожно, боясь вызвать боль. Нога была холодная, и он едва ощутил на ней прикосновение собственных пальцев. Тогда Алексей попробовал пошевелить ею. Острая боль пронзила ногу ниже колена, и он непроизвольно зашипел сквозь стиснутые зубы.

– Совсем плохо? – обеспокоенно смотрел на лейтенанта Макаров.

– Да что-то… как-то… – только и смог выдавить из себя Алексей, пересиливая сдавившую грудь судорогу.

– Серьезное ранение! – несколько погодя заключил Макаров. – Пуля точно в кость угодила. Я, конечно, не специалист, но дела плохи…

– Отвоевался… – с обидой в голосе проронил Речкин и истерично засмеялся, стиснув губы.

«Эх, Миша, Миша! – с досадой вспомнил Речкин о Розенблюме. – Как же все не вовремя! Как кстати ты бы был сейчас!»

Алексей вновь попытался пошевелить ногой, но страшная, почти нестерпимая боль разила его молнией, что доходила до самой груди. Лицо сильно побледнело и покрылось испариной. Теперь Речкин боялся даже пошевелиться. Так и замер лежа, напряженно зажмурив глаза.

Макаров и Номоев робко застыли возле лейтенанта, не зная, как помочь ему, точно неопытные юноши на первом свидании.

– Может, усадить вас? – осторожно предложил Номоев.

– Сейчас… сейчас… – стараясь выровнять дыхание, едва слышно проговорил Алексей. – Чуть отдышусь…

Боль стала угасать, и Речкину сделалось до того хорошо, что он готов был навсегда застыть в той нелепой позе, лежа на холодной земле. Щемящий грудь спазм отошел, и Алексей, наконец, осмелился:

– Попробуйте, ребята, усадить меня! Только очень вас прошу, осторожно! Совсем что-то сил нет…

Словно дорогой, очень хрупкий антиквариат, взяли бойцы под руки лейтенанта. В шаге покоился большой валун, сплошь покрытый черным мхом. Но шаг этот дался нелегко всем троим. Буквально сантиметровыми отрезками оттаскивали бойцы своего командира. Речкин то всхлипывал, то матерился отборнейшим деревенским матом, удерживая рукой раненую ногу чуть выше стопы, стараясь зафиксировать ее в одном положении. Наконец, Алексея усадили спиной к валуну.

Теперь Речкин мог разглядеть свою ногу, и увиденное шокировало его. Штанина была сырой от крови до глянцевого блеска, в разорванной дыре зияла крупная, с мелкое яблоко, рана, в которой белели осколки кости.

– Надо шину наложить! – кивнул Номоеву Макаров.

Оба разбежались в разные стороны и вскоре вернулись с двумя длинными палками, вырезанными из ивовых веток. С ногой возились долго. Речкин часто вздрагивал, тяжело дышал, давая понять, что не в силах терпеть боль. С горем пополам бойцы наложили ветви по обе стороны ноги, плотно зафиксировали их к нижней части голени и бедру тонкими полосками ткани с гимнастерки Номоева. Из этого же намотали тугую повязку на рану, но кровь вмиг пропитала ее насквозь.

Закрыв глаза, Речкин запрокинул голову назад. Мысли были самые дурные. От них хотелось кричать, стонать и плакать. И Алексею пришлось сильно потрудиться над тем, чтоб не дать волю эмоциям. Лишь видно было, как дрожат его скулы и перекатывается кадык на заросшей густой щетиной шее. Не сказать, что ему сильно полегчало от проведенных процедур, но хотя бы нога стала неподвижна, и Речкин уже не так сильно боялся пошевелиться.

– Воды дали Николаеву? – спросил вдруг Алексей.

Номоев растерянно взглянул на Макарова и тотчас удалился вниз, к тому месту, где лежал Николаев, на ходу снимая одну из фляг с ремня.

– Жрать охота… Сколько мы не ели, – и совсем раздосадованно цыкнул вдруг Алексей. – Эх, и табачку нет. Что-то сильно табачку захотелось!

– До своих дойдем – будет табачок и еще что покрепче! – пытался шутить Макаров, но выдавил на лице лишь жалкое подобие улыбки.

Речкин глянул на него исподлобья коротко и неодобрительно и, нахмурив брови, некогда русые, но ставшие абсолютно черными от дыма и грязи, уставился куда-то вдаль.

– Иди погляди, чего они там… – проронил вдруг лейтенант.

Макаров лишь кивнул в ответ и застучал твердой подошвой башмаков по камням.

Речкину нужно было время побыть одному, хорошенько все взвесить и обдумать. Сложно, крайне сложно было сохранять хладнокровие и трезвость ума в этой беспощадной ситуации. Но время шло, а с ним неумолимо повышалась опасность быть обнаруженными немцами. Прохладный восточный ветер трепал его русые волосы, принося с собой запах горелой древесины. Он выл Алексею в самые уши, словно уже пел по нему отходную.