Ветер сквозь замочную скважину

— Да, задела слегка. Одна дробинка, а может, и несколько попали ему в голову, сорвали пару чешуйчатых шишек. Из-под них потекло что-то черное и густое, как деготь. Мы потом нашли пятна на мостовой и сразу засыпали их песком. Даже не трогали. Кто знает, а вдруг они ядовитые, и яд проникает сквозь кожу. Чудовище отшвырнуло Фортуну, и мне показалось, что оно сейчас набросится на меня. Я держала его на прицеле, хотя это ружье может выстрелить только раз, а потом его надо опять заряжать порохом и дробью. Я сказала чудовищу, чтобы оно подошло поближе. Сказала, что подожду, пока оно не подойдет совсем близко, чтобы дробь не рассеялась. — Она отвернулась в сторону и сплюнула в пыль. — Наверное, у него все же есть разум. Даже в зверином облике. Потому что оно услышало меня, поняло и убежало. Но прежде чем выскочить из ворот, оно обернулось и посмотрело прямо на меня. Словно хотело запомнить. Ну и пусть его. Я не боюсь. Дроби у меня больше нет и не будет, разве что у кого-нибудь из торговцев найдется запас. Но у меня есть вот что.

Она приподняла юбку до колена, и мы увидели огромный мясницкий нож в ножнах из сыромятной кожи, прикрепленных к ноге.

— Так что пусть он приходит за Эверлиной, дочерью Розанны.

— Вы говорили, что видели что-то еще, — сказал я.

Эверлина внимательно посмотрела на меня, потом повернулась к женщинам:

— Клемма, Бриана, накрывайте на стол. А ты, Фортуна, молись. И не забудь испросить у Господа прощения за свое богохульство. И поблагодари Его за то, что твое сердце все еще бьется в груди.

Эверлина схватила меня за локоть и провела через ворота на территорию обители — к колодцу, у которого бедняжка Фортуна чуть не распрощалась с жизнью. Здесь мы были одни, и никто не мог нас подслушать.

— Я видела его член. — Эверлина понизила голос. — Длинный и загнутый, как кривая сабля. Он был огромный и напряженный, налитый черной кровью… или что там у него вместо крови в этом обличье. Он собирался убить ее, да. Как Долорес. Но еще он собирался ее изнасиловать. Причем именно в таком порядке: сначала убить, а потом изнасиловать.

Мы с Джейми отобедали в компании сестер из Ясной обители — даже Фортуна чуть-чуть поела, — потом сели на лошадей и уже собрались ехать в город, но тут ко мне подошла Эверлина.

— Когда закончите со своими делами, на обратном пути загляни ко мне. У меня для тебя кое-что есть, — сказала она.

— Что именно, сэй?

Она покачала головой:

— Всему свое время. Но когда вы разделаетесь с этой тварью, приезжай сюда. — Она взяла мою руку, поднесла к губам и поцеловала. — Я знаю, кто ты, ибо жизнь твоей матери продолжается в облике сына. Я буду ждать тебя, Роланд, сын Габриэль. Приезжай непременно.

Я не успел ничего ответить. Эверлина отступила и скрылась в воротах обители.

Главная улица Дебарии оказалась довольно широкой и даже вымощенной каменными плитами, хотя во многих местах мостовая раскрошилась, и из-под нее проглядывал утрамбованный грунт. Торговые лавки работали. Судя по звукам, доносившимся из салунов, питейные заведения в городе процветали. А вот лошадей и мулов там было мало, раз-два и обчелся. Мы заметили лишь нескольких, стоявших у коновязи на улице. В тех краях скот держали ради торговли и ради мяса, а не для того чтобы ездить верхом.

Женщина, вышедшая из лавки с корзинкой в руках, увидела нас и уставилась во все глаза. Потом метнулась обратно, и наружу вышли еще несколько человек. К тому времени, когда мы добрались до конторы старшего шерифа — маленькой деревянной пристройки рядом с большим каменным зданием городской тюрьмы, — зеваки выстроились двумя рядами по обеим сторонам улицы.

— Убивать шкуроверта приехали?! — крикнула дама с корзинкой.

— Да куда им, зеленым? Эти мальцы графин водки и тот не прибьют! — крикнул в ответ мужчина, стоявший перед входом в салун «Развеселые парни». Раздался дружный смех. Шутку одобрили.

— А городок-то вполне оживленный, — заметил Джейми, слезая с коня. Он оглянулся на небольшую толпу из сорока или даже пятидесяти горожан и горожанок, отложивших свои дела (и свои развлечения), чтобы поглазеть на нас.

— Когда стемнеет, все будет иначе, — ответил я. — Оборотни охотятся по ночам. То есть так говорит Ванней.

Мы вошли в контору, где нас встретил старший шериф Хью Пиви, оказавшийся крупным мужчиной с большим выпирающим животом, длинными белыми волосами и обвисшими усами. Лицо — в глубоких морщинах, сосредоточенное, измученное многочисленными заботами. Он увидел наши револьверы и вздохнул с облегчением. Потом увидел наши юные безбородые лица и снова нахмурился. Вытер чернила с кончика перьевой ручки, которой писал, когда мы вошли, поднялся из-за стола и протянул руку для рукопожатия. Никаких официальных поклонов, никаких кулаков, поднесенных ко лбу.

Когда мы представились, он сказал:

— Не хочу вас обидеть, юные джентльмены, ни в коем случае не умаляю ваших достоинств, но я надеялся, что приедет сам Стивен Дискейн. И может быть, Питер Маквриес.

— Маквриес умер три года назад, — сказал я.

Пиви потрясенно уставился на меня.

— Как же так — умер? Такой был стрелок… Просто отменный стрелок.