Ветер сквозь замочную скважину

Вдова провела его через гостиную, где тускло горели две керосиновые лампы. В комнате его матери на тумбочке у кровати стояла еще одна, и в ее свете он увидел Нелл, лежащую в постели. Лицо ее было наполовину закрыто бинтами; еще один бинт, пропитанный кровью, обвивал ее шею, как воротник.

При звуке его шагов она села в кровати с безумным выражением на лице:

— Если это Келлс — не подходи! Ты и так уже натворил дел!

— Это я, Тим, мама.

Она повернулась к нему и распахнула объятия:

— Тим! Иди ко мне, иди!

Он встал на колени у кровати, покрыл поцелуями свободную от бинтов половину ее лица, обливаясь слезами. Она была все в той же ночной рубашке, но ее воротник и перед задубели от засохшей крови. Тим видел, как отчим со страшной силой обрушил на нее глиняный кувшин, а потом принялся обрабатывать ее кулаками. Сколько ударов он видел? Тим не знал. А сколько еще ударов досталось его несчастной матери после того, как видение в серебряной чаше растворилось? Достаточно, чтобы он понял, что ей повезло вообще остаться в живых, но от одного из этих ударов — скорей всего, удара кувшином — она ослепла.

— Удар вызвал сотрясение, — сказала вдова, которая сидела в кресле-качалке в спальне Нелл. Тим сидел на кровати и держал маму за левую руку. Два пальца на правой были сломаны. Вдова, на долю которой выпало немало работы с момента ее такого своевременного визита, наложила на них шины из лучин и лоскутов, которые срезала с одной из ночных рубашек Нелл. — Я уже видела такое раньше. В мозгу образовался отек. Возможно, когда он спадет, ее зрение вернется.

— Возможно, — уныло проговорил Тим.

— Захочет Бог — будет и вода, Тимоти.

«Наша вода уже отравлена, — подумал Тим, — и ни один из богов тут ни при чем». Он уж было открыл рот, чтобы сказать это, но вдова покачала головой:

— Она заснула. Я дала ей травяной настой, не очень крепкий — побоялась после всех этих ударов по голове — но хватило и такого. Могло и не хватить.

Тим наклонился и посмотрел маме в лицо: такое бледное, с брызгами крови, все еще подсыхающими на коже там, куда не достали бинты вдовы. Потом перевел взгляд на учительницу:

— Она же проснется, так ведь?

— Захочет Бог — будет и вода, — повторила та. За вуалью ее призрачные губы слегка приподнялись в некоем подобии улыбки. — А в этом случае, я думаю, вода будет. Твоя мама сильная.

— Можно с вами поговорить, сай? Мне нужно с кем-то поговорить, иначе взорвусь.

— Конечно. Давай выйдем на крыльцо. Я останусь сегодня у вас, если ты не против. Не против? Если нет, то, пожалуйста, отведи Лучика в стойло.

— Нет, конечно, — ответил Тим и от облегчения даже улыбнулся, — и я говорю вам «спасибо».

Стало еще теплее. Сидя в кресле-качалке, которое было любимым местом Большого Росса в летние вечера, вдова сказала:

— Кажется, ледовей не за горами. Назови меня чокнутой — не ты первый, не ты последний — но такое у меня предчувствие.

— А что это, сай?

— Не бери в голову. Ерунда это, скорее всего… если, конечно, ты не увидишь, как Сэр Трокен танцует при свете звезд, или поднимает мордочку и смотрит на север. В этих краях ледовея не было с тех пор, как я была малюткой, а было это давным-давным-давно. У нас же есть еще, о чем поговорить. Тревожит ли тебя только то, что это чудовище сделало с твоей мамой, или же у тебя что-то еще на душе?

Тим вздохнул, не зная, с чего начать.

— Я вижу, у тебя на шее монета, которую, кажется, я видела раньше на шее твоего отца.

Начни с этого, но сперва нам нужно обсудить еще кое-что: как нам защитить твою маму. Я бы послала тебя к констеблю Говарду и плевать, что уже поздно, но когда я проезжала около его дома по дороге сюда, то увидела, что свет не горит, а все ставни закрыты. Ничего удивительного: все же знают, что когда в Листву приезжает сборщик податей, Говард Тасли всегда найдет предлог, чтобы потихоньку смыться. Я уже старуха, а ты все еще ребенок. И что мы будем делать с Берном Келлсом, вздумай он явиться сюда, чтобы завершить начатое?

Но Тим больше не считал себя ребенком. Он коснулся своего пояса:

— Сегодня я нашел не только папину монету, — сказал Тим и показал вдове топор Большого Росса, — это тоже принадлежало папе, и если Келлс вздумает вернуться, то я всажу его ему в голову. Там ему самое место.

Вдова начала было возражать, но выражение глаз мальчика заставило ее отвести взгляд:

— Рассказывай, — сказала она, — все до последнего слова.

Когда Тим закончил, рассказав все до последнего слова, как и наказывала вдова, он передал ей слова матери о неизменности человека с серебряной чашей. Некоторое время старая учительница сидела молча… хотя от ночного ветерка шаль ее зловеще колебалась и казалось, что вдова все время кивает.

— А ты знаешь, она права, — произнесла вдова наконец, — этот таинственный человек не постарел ни на один день. И сбор налогов для него не работа, а хобби. Он у нас человек многих хобби, знаешь ли. Многих увлечений, — она подняла руку и казалось изучала ее сквозь вуаль. Вернула на колени.

— А вы не дрожите, — робко заметил Тим.