Ветер сквозь замочную скважину

— Это долгая история, и лучше ее рассказать за завтраком.

— Яичница! — воскликнула она, поднимаясь. — Из дюжины яиц, а то и больше! И окорок из кладовой!

Все еще улыбаясь, Тим взял ее за плечи и мягко вернул на кровать:

— Яичницу с мясом я поджарю. Я даже их тебе принесу, — тут Тим вспомнил про вдову. — Пусть сай Смак позавтракает с нами. Просто удивительно, что все наши крики ее не разбудили.

— Она пришла, когда налетел ветер, и была на посту, пока не закончился буря: подкладывала поленья в огонь, — сказала Нелл. — Мы думали, ураган разрушит дом, но он устоял. Она, видно, так устала! Разбуди её, Тим, но только осторожно.

Тим поцеловал маму в щеку и вышел из комнаты. Вдова спала у огня в кресле-качалке покойного Джека Росса, опустив на грудь подбородок и даже не посапывая от усталости. Тим легонько потряс ее за плечо. Голова вдовы замоталась из стороны в сторону и вернулась в исходное положение.

Жуткая догадка пронзила Тима. Он обошел кресло и стал перед вдовой. Увиденное отняло у него все силы, и он упал на колени. Вуаль сорвали. Изуродованное, но когда-то такое красивое лицо вдовы безжизненно обмякло. Оставшийся глаз без всякого выражения вперился в Тима. Платье на груди было залито высохшей уже кровью: вдове перерезали горло от уха до уха.

Тим уж было собрался закричать, но тут чьи-то сильные руки схватили его за горло.

Берн Келлс прокрался в большую комнату из прихожей, где сидел на своем сундуке и пытался вспомнить, зачем убил старуху. Скорее всего, из-за камина. Он две ночи трясся от холода под копной сена в амбаре Глухого Ринкона, а эта старая кошка, которая забивала голову его пасынку дурацкой ученостью, все это время сидела в тепле и уюте. Нечестно.

Он видел, как мальчик прошел в комнату матери. Слышал, как Нелл кричала от радости, и каждое ее восклицание вонзалось в него, как гвоздь. Не имела она права кричать ни от чего, кроме как от боли. В ней была причина всех его несчастий; это она околдовала его высокой грудью, тонкой талией, длинными волосами и смеющимися глазами. Он думал, что с годами ее власть над ним уменьшится, но этого не случилось. Наконец ему просто пришлось ей завладеть. А иначе, зачем бы он убил своего лучшего и самого давнего друга?

А теперь еще явился этот мальчишка, из-за которого на него открыли охоту. И сучка-то была плоха, а щенок ее — еще хуже. И что это у него там за поясом? Боги, уж не револьвер ли? Где он раздобыл эту штуку?

Келлс душил Тима, пока мальчик не перестал отбиваться и не обвис, хрипя, в сильных руках лесоруба. Потом он вытащил пистоль из-за ремня Тима и отбросил в сторону.

— Больно много чести — стрелять в щенка, лезущего в чужие дела, — сказал Келлс. Его рот был прижат к самому уху Тима. Отстраненно — как будто все ощущения отступили куда-то вглубь его тела — Тим почувствовал, как борода отчима колет его кожу. — И ножа, которым я перерезал глотку той старой суке, ты не заслуживаешь. Огонь — вот что тебе полагается, щенок. Углей в очаге еще много. Хватит, чтобы поджарить тебе глаза и обуглить кожу на…

Раздался тихий, но увесистый звук, и внезапно душившие его руки исчезли. Тим повернулся, хватая ртом воздух, обжигавший его как огонь.

Келлс стоял возле кресла Большого Росса и с изумлением смотрел поверх головы Тима на очаг из серого бутового камня. Кровь капала на правый рукав его фланелевой рубашки лесоруба, на которой еще висели клочья сена после ночей, проведенных в сарае Глухого Ринкона. Над правым ухом у него торчало топорище. Нелл Росс стояла за ним, и ее ночная рубашка спереди была забрызгана кровью.

Медленно-медленно Большой Келлс развернулся к ней лицом. Он дотронулся до лезвия топора, всаженного в его голову, и протянул к ней горсть, полную крови.

— Я разрубила веревку, будь ты проклят! — прокричала Нелл ему в лицо, и, как будто сраженный этими словами, а не топором, Берн Келлс рухнул на пол мертвым.

Тим провел руками по лицу, будто пытаясь стереть память об этом ужасном видении… хотя уже в тот момент знал, что оно будет с ним до конца жизни.

Нелл обняла его за плечи и вывела на крыльцо. Утро выдалось солнечным, поля уже начинали оттаивать, в воздухе висела туманная дымка.

— Как ты, Тим? — спросила она.

Тим глубоко вздохнул. В горле все еще было жарко, но оно уже не горело:

— В порядке. А ты?

— За меня не волнуйся, — ответила Нелл. — У нас все будет хорошо. Смотри, какое чудесное утро и радуйся, что мы живы и можем его увидеть.

— Но вдова… — Тим заплакал.

Они сидели на крыльце и смотрели на двор, куда не так давно въехал Сборщик податей на своей черной лошади. «Черная лошадь, черное сердце», подумал Тим.

— Мы помолимся за Арделию Смак, — сказала Нелл, — и вся деревня придет отдать ей последние почести. Не скажу, что Келлс оказал ей услугу — убийство услугой никак не назовешь — но бедняжка так страдала в последние три года, да и жить ей в любом случае оставалось недолго. Надо бы нам пойти и посмотреть, вернулся ли из Тавареса констебль. А по пути ты все мне расскажешь. Поможешь запрячь Мисти и Битси?

— Да, мама. Но сначала мне надо кое-что взять. Ее подарок.