Ветер сулит бурю

— Это поправимо, Мико, — сказала она. — Может, теперь я и сама потолстею.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Мико довольно благоразумно.

— Иди, пожалуй; может, так лучше будет, — сказала она, угадывая его мысли.

Он остановился на ступеньке и посмотрел ей в глаза. Столько вопросов было в его взгляде! А что, если миссис Кюсак с ней не поладит? А что, если ее ждет еще новое горе? А что, если… Глубокая морщина легла у него между бровей от тысячи всяких «если». Миссис Кюсак положила руку ему на плечо.

— Ты за нее не беспокойся, Мико, — сказала она. — Все будет хорошо.

«И будет! — подумал он, глядя на нее. — Правда, будет. — У него отлегло от сердца, и он улыбнулся. — Теперь она в хороших руках, — подумал он. — Все должно быть хорошо. Кто мог в этом сомневаться? За нее можно не беспокоиться».

— Я завтра зайду, — сказал он, и повернулся, и вышел за ворота, и закрыл за собой щеколду, и помахал ей, когда она уже запирала дверь, и посмотрел на окно, где раньше была спальня Питера, а потом свернул в свою сторону и зашагал насвистывая.

Глава 18

Хоть он и знал, что Мэйв осталась одна и что она, по всей вероятности, плачет сейчас в незнакомой комнате, настроение у него, когда он шел домой, было почему-то не слишком грустное. Он остановился у Кладдахского водохранилища и посмотрел на воду.

Все лодки были у причалов. На кнехтах сидели старики в черных коннемарских шляпах. Обвисшие поля защищали глаза от негреющего солнца, ослепительно отражавшегося в водной глади подступившего прилива. По ту сторону церкви собралась молодежь. Покуривали, болтали, рассматривали прохожих, здоровались со знакомыми, провожали наглыми взглядами незнакомых. Со стороны Болота доносились детские голоса: по случаю рождественских каникул ребят распустили, и они побежали на футбольный матч. Какая-то старушка в долгополом пальто и шляпке, похожей на цветочный горшок, доставала хлеб из коричневого бумажного мешочка и кормила лебедей. Ни с того ни с сего Мико решил зайти в церковь. Не так-то просто было это сделать. Это было вовсе нелегко. Как мог молодой человек войти средь бела дня в церковь без всякой видимой причины, да еще на глазах у своих сверстников! Но сейчас он вдруг решил, что, пожалуй, и стоит зайти ненадолго и побыть в тишине. Представил себе ласковый свет, льющийся через цветные стекла. Может, он сумеет там даже что-нибудь придумать. «А черт с вами, голубчики», — подумал он, подтягивая ремень, и пошел к церковным воротам.

Вслед ему понеслись замечания, но он пропустил их мимо ушей, стараясь улыбкой скрыть досаду.

«И почему это так?» — думал он.

Он поднялся по ступеням паперти, обмакнул кончики пальцев в чашу с водой, вделанную в стену, и старательно перекрестился. Потом открыл дверь и вошел в церковь.

«Как раз то, что мне надо», — думал он, идя по проходу посередине и прислушиваясь к вздохам и свистящему шепоту двух молящихся старух в черных шалях, сидевших на задних скамьях. Здесь царила тишина, которую нарушал лишь шелест немудреных старческих молитв. Он выбрал себе место позади седенького старика и опустился на колени.

Старики… Для них церковь была прибежищем. Кажется, ничего другого в жизни у них не осталось — только молитва и ожидание смерти. Алтарь казался где-то совсем далеко, и лампада над ним горела красным светом, как вечерняя звезда. Прямо перед глазами маячила розовая лысина, окаймленная бахромкой реденьких, совершенно белых волос. Старик был знакомый. На пальцах у него были намотаны четки. Вот так же с четками в руках он будет лежать в гробу. Он почти беззвучно бормотал слова молитвы. В общем, тут можно было постоять на коленях, уткнув голову в руки, среди шепотов и шорохов, которыми дышала тишина храма. А если прислушаться хорошенько, то можно было различить приглушенный гул беспокойного города, разгулявшегося по случаю ярмарки. Но стоило зажать уши, и это тоже отходило, и ты оставался наедине со своими мыслями.

Какими мыслями?

«Чего я хочу? Да небось Господь там, на Небесах, Сам знает, что мне нужно. Не приносить, например, несчастья всем, с кем ни поведусь, — это первое. Потом хочу, чтобы меня оставили в покое, чтобы жить мне тихо и мирно и не приносить никому несчастья. (Теперь уж он твердо уверовал в эту свою способность.) Нужно подождать немного, и, если все и дальше пойдет по-хорошему, может, я и смогу сказать: „Ну, видно, эта напасть на кого-то другого перешла, и можно будет теперь рискнуть кой-что предпринять. Пожалуй, теперь я попробую добиться того, чего мне хочется. Разве уж так это трудно?“»