Ветер Трои

Музыка накатывала из темноты липкой волной, и Тихонин наконец узнал ее. Пытавинская танцплощадка, оренбургский дом культуры, советские вечеринки на флэтах – ансамбль «Модерн токинг»: два певца, две патоки, две кошки… Спросил:

– Всегда так громко?

– Ужасно, – согласился Атанасио. – Это на вилле здесь неподалеку. Там никто не живет. Новые хозяева сдают ее для больших party. Те приезжают целыми автобусами и гуляют допоздна под музыку. Наши постояльцы жалуются; боюсь, мы их растеряем всех. Мало нам пандемии?.. Ужасно.

Он довез Тихонина до супермаркета на все том же детском мотороллере и, простившись, укатил во тьму. При ясном свете окон супермаркета Тихонин без труда нашел свой «ситроен», более-менее остывший, и через несколько минут был в Мораитике. Пансионат спал, все его окна были погашены, и лишь вода бассейна сияла голубой подсветкой. По плечи в голубой воде, одной рукой держась за бортик, стоял одинокий купальщик и с кем-то тихо говорил по телефону. Тихонин различил польскую речь, и шла она о некоем Чеславе и о его больной собаке, которую совсем напрасно тот привез с собой на Корфу, и теперь он без нее здесь – никуда… Не заходя в номер, Тихонин разделся и окунулся с головой в бассейн, в его прохладное сияние. Немного погодя и лишь затем, чтобы проверить свой польский, он заговорил с купальщиком и от него узнал, что с высокой горы, вздымающейся позади пансионата, открывается неслыханно красивый вид во все стороны. Чтобы не подниматься в гору по жаре, лучше всего начать подъем перед рассветом с тем, чтобы кстати уж и встретить рассвет на вершине… Укладываясь спать, Тихонин установил будильник в телефоне на пять часов утра.

Он вышел затемно, подсвечивая путь перед собой телефонным фонариком, чтобы не споткнуться или же не наступить на кошку, из тех, что, расплодившись, шныряли и дремали на всех газонах и дорожках вокруг пансионата, – и не пропустить подсказанный поляком выход к тропе, ведущей в гору. Тропа – каменистая, бугристая и узкая, наглухо скрытая во тьме от света звезд кронами деревьев, сомкнутыми над нею, начиналась сразу за короткой, в пять дворов, деревенской улицей и дальше поднималась круто вверх, петляя сквозь кустарник, то и дело царапавший Тихонина своими ветками и колючками. Он выключил фонарик, чтобы телефон не разрядился до рассвета. Упрямо и угрюмо шел вперед и вверх, испытывая крутизну тропы, нащупывая верный путь тонкими подошвами сандалий, усмиряя в себе детскую боязнь сбиться с него, заплутать в колючках, даже и сорваться в темноте со склона – но и посмеиваясь нервно над собою, над нелепостью того, что с ним происходит: куда, с какого глузду понесло его в ночи?