Ветер Трои

«Тихоня, милый, я и представила, и прикинула, и вот что я могу тебе сказать: осади коней и не сердись. Я тебе, конечно, верю: вид с горы во все четыре стороны, как ты его описываешь, роскошен и, думаю, еще роскошнее, если увидеть его вживую. И острова на юге. И виноградники с оливковыми рощами, и море без границ на западе, и вид на материк на востоке, и зеленые вершины гор самого острова, уходящие вдаль, если посмотреть на север, – я все это живо представляю. И аллею олив рядом с домиком, который ты нашел, даже его хозяина, с которым ты договорился обо всем, не подождав меня, и каменистую поляну в конце этой аллеи олив – с видом на крыши деревни внизу (она зовется Маратейкой или как-то по-другому? – я позже посмотрю в твоем письме), на колокольню с циферблатом, стрелки которого с вершины невозможно разглядеть. И я убеждена: сам этот домик на западном краю вершины (видишь, как я точна в твоих деталях, как я внимательно читала!) очень мил и замечателен своей уединенностью. И понимаю: можно бы считать большой удачей, что хозяин домика (“непоседливый голландец”, как ты пишешь) готов его продать тебе прямо сейчас и обо всем с тобой договорился. Но выслушай меня, Тихоня, хотя бы мысленно. Что мы с тобой будем делать на горе с утра до вечера, изо дня в день, из года в год? Как ты – не знаю, зато я, что твой голландец, непоседлива. Я быстро озверею и от видов во все стороны и особенно от вида плоских крыш и циферблата подо мной внизу, на котором невозможно разглядеть стрелки, как ты пишешь, “с нашей орлиной высоты”. На что мне циферблат без стрелок? С горы, конечно, можно и спускаться. Пешком вниз и наверх мы не находимся: забудь о том, сколько мне лет, но вспомни о своих годах. Тем более, что время не стоит на месте даже на горе с тысячелетним видом на море и на острова… Конечно, на машине нет проблем спуститься, но куда на ней спускаться хотя бы раз за пару дней? Я, прочитав твое послание, почувствовала и поняла: в одну только Керкиру – только там можно погрузиться в подвижную живую жизнь во всем ее разнообразии. Насколько я могу судить, Керкира или Корфу (кстати, как лучше называть?) – это небольшой, но все же многолюдный и красивый город с видами не менее прекрасными, чем с твоей деревенской горы. Вот я и подумала: если тебе Корфу по душе, то отчего бы не найти приличное жилье в самой Керкире? Я обещаю: что бы ты там ни нашел, я возражать больше не буду и, не глядя, соглашусь, буду рада и благодарна. А перед голландцем извинись.

ЗЫ. Теперь по поводу твоего сна о Побегалове, который и во сне желает с тобой выпить сладкого плодового (или не плодового?) вина и говорит тебе, что умер. Ты спрашиваешь, помню ли я его. Как мне его забыть? Это ведь он сдал тебя ментам, когда вы оба спьяну или сдуру забрались ночью на хоздвор универмага. Он сам отмазался, тебя же упекли, я ему это не забыла. Он не соврал тебе во сне: он в самом деле помер – очень давно, мне моя мать об этом написала, когда я еще училась на Урале, но я тебе, когда мы виделись, рассказывать не стала почему-то. Он не успел дожить до двадцати, когда его свалил инсульт – редчайший случай в таком возрасте, в Пытавине об этом было так много разговоров, что даже моя мать решила мне об этом сообщить. И все в Пытавине сходились в том, что Побегалова убили портвейн и сладкое плодовое вино, а не что-нибудь еще ………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………………………..»

Уже на другой день Тихонин был в Керкире. Нашел при помощи Амалии агентство по недвижимости, не слишком долго взвешивая, из двух предложенных агентством вариантов выбрал четырехкомнатную мансарду неподалеку от венецианской крепости: «Я поначалу и готов был согласиться на четыре комнаты в почти новом доме возле парка Монрепо, – написал он через день Марии, – но предпочел жилье в хорошем древнем доме почти что в самом центре Керкиры, она же Корфу».