Ветер Трои

Отслеживая перемещение банковской карты Тихонина, М. внезапно ощутил то, что мы привыкли называть дежавю. Судя по самым свежим использованиям карты, человек с медной сединой повторяет свой недавний маршрут, останавливаясь точно на тех заправках, где заправлялся днями раньше… Что он забыл там, где недавно побывал? М. осенило: именно забыл – то есть оставил, потерял и надеялся найти, вернуть что-то очень важное, иначе для чего ему было пускаться в тот же путь с теми же остановками в пути?.. А что может быть настолько важным в наше время? Конечно, телефон со всей его памятью! Оттого и молчит телефон, оттого и не выдает своей геолокации…

В те самые мгновения, когда М. решил не сообщать пока коллегам о своей догадке и по следу банковской карты Тихонина самолично его настичь (а то и обогнать, чтобы внезапно встретить), Тихонин, как мы знаем, превращал свой телефон в труху посредством молотка и при помощи двух фибровых салфеток. Пожелаем, тем не менее, удачи М., одному из лучших старших офицеров жандармерии Стамбула, и поспешим догнать Тихонина по-своему.

Проскочив насквозь Галлиполи, Тихонин выезжает на берег Дарданелл. Воды пролива уже невидимы во тьме. Остановив «шкоду» под фонарем на пристани в Эджеабате, Тихонин выходит из машины. Покупает билет, ждет в толпе последний паром, и паром прибывает.

Уже в пути по проливу, вглядываясь в ночь, в своем одиноком мысленном разговоре с Марией, он молча с ней заговорил о ядовитой иронии судьбы:

«…Вроде и не собирался, а вновь плыву по Дарданеллам. И я опять не вижу Дарданелл»…

Около полуночи он уже был в Трое. В окнах одноименного пансионата повсюду горел свет, их заслонили тени автомобилей. Уран Тихонина не узнал или сделал вид, что не узнает. Все номера были заняты, но Уран великодушно предложил ему матрас на полу флигеля, в магазине троянских сувениров и изделий турецких народных промыслов, – помимо самого пансионата Уран с женой, как оказалось, содержали этот магазин. В нем они и заперли Тихонина на ночь. Душ в магазине, понятно, отсутствовал, матрас был жестковат. Тканое покрывало грубой шерсти жгло и жалило кожу. В щели деревянных жалюзи косо поглядывала луна, и при ее бледном оловянном свете Тихонин разглядывал бронзовые маски, что рядами висели перед ним на стене. Бородатые, они все были на одно лицо, отверстия их глаз глядели недобро; не в силах уснуть, Тихонин без толку гадал, какая из них Гектор, кто Ахилл, кто Приам, кто из них Нестор и где в их рядах Одиссей, – гадал, покуда не уснул и спал без снов.

Утром вышел и услышал ветер, который мерно, но не ровно, словно о чем-то вздыхая, гудел над дорогой и полями, совершенно тихими в пору Марии. Прежним был цвет сухой травы в полях, цвет светлой пыли на дороге, но на этот раз пыль струилась на ветру, шурша, как живыми, мелкими камешками, а желтая трава, змеясь, шипела.

Недалеко в поле плыла под тугим ветром бурая громада Музея; Тихонин и подался к ней, но был остановлен подобием мысли, очевидная нелепость которой уже через минуту, когда он уже шагал по дороге к Трое, раздосадовала его и, пожалуй, унизила: «…Что мне в Музее? Ведь Рыдвана нет на месте, он чем-то занят в Чанаккале».

Тихонин знал, для чего идет в Трою. Он шел руки в карманы, сжимая в левом влажном кулаке три кольца: два обручальных и одно с топазом… Обходя стороной редкие толпы туристов в масках и без масок, он поднялся по помосту к шестой, гомеровской, Трое, огляделся и выронил кольца со стены в сухой песок… Подгоняемый гулом ветра, он начал было спускаться к началу осмотра, к первой Трое; но его окликнули по-английски, и пришлось остановиться. Тихонин обернулся. Его вприпрыжку догоняла девочка лет десяти и махала кулачком на бегу; за ее спиной шли, не торопясь и тоже помахивая ему руками, ее молодые родители.

– У вас рассыпалось, – сказала Тихонину девочка, глядя снизу ему в глаза, и раскрыла кулачок. При виде трех колец на ее ладошке Тихонин изобразил благодарное изумление. Девочка сказала: – Я везде посмотрела, там больше нет.

…– Ах так? – бормотал он, направляясь к киоскам с мороженым возле троянского коня. – Ну, если так, значит так… Опять дети! Но зачем они здесь, на пересохших сухих камнях?

Он передумал и не стал покупать дондурму. В лотке с сувенирами купил бело-голубой фаянсовый «глаз счастья» на длинном кожаном шнурке – ради шнурка. Глаз снял и выбросил, нанизал кольца на шнурок и надел его на шею.

Уже прощаясь, Уран не удержался, коротко погладил бледно-розовую лысину загорелого Тихонина, и тот понял, что все-таки узнан. Заплатил за постой наличными двойную цену, сел за руль и поехал прочь из Трои, не оборачиваясь и неохотно поглядывая в зеркало заднего вида.