Ветер в черном (СИ)

— Я не призываю, а приказываю, — прошипел разъяренный Хейзан таким тоном и с таким гневом в темно-золотистых глазах, что Рохелин вжала голову в плечи. Он сделал шаг к ней, Рохелин машинально отступила назад — и натолкнулась спиной на перила моста. — Миру нужна помощь, и если уж ты впряглась в это дело, бежать, как крысе, некуда.

Я всегда бегу, хотелось ответить Рохелин, но другая часть ее души нещадно воспротивилась очевидному.

— Не запугаешь, — фыркнула девушка, пытаясь скрыть дрожь — только от этого взгляда ничего не скроешь.

— Да не запугиваю я! — воскликнул Хейзан со внезапной мальчишеской интонацией. — Лишь пытаюсь повлиять.

— Со мной это не сработает.

— Со всеми срабатывает, — Хейзан усмехнулся, и порыв ветра над рекой растрепал его темные волосы.

Как бы ни хотелось Рохелин это признавать, но он был прав. Страх ушел, а его место заняла печаль по собственной доброй душеньке, которая подвела ее начиная с распахнутой в грозу двери и заканчивая попыткой восстановить репутацию Хейзана среди веринцев. Рохелин никогда не была альтруисткой, но знала, что такое обязательства и почему их необходимо выполнять.

Странная сцена привлекла внимание прохожего-северянина, который подошел и тронул Хейзана за плечо.

— Ты же не пытаешься утопить девицу? — подозрительно спросил он.

— Все в порядке, — промолвила Рохелин и заискивающе улыбнулась прохожему. Тот кивнул и продолжил свой путь.

— Почему они, то есть вы такие высокие? — непонимающе спросил Хейзан, проводив неравнодушного взглядом. — Употребляете что-нибудь в пищу?

Рохелин только пожала плечами, а затем вдруг звонко рассмеялась, вызвав у Хейзана еще большую растерянность.

— Приказываешь мне, — сквозь смех просипела она. — А ему приказать не можешь.

Хейзан мрачно закрыл рукой лицо.

========== Куплет второй ==========

Карнемфинни изумленно смотрел на клочки не то мягкого льда, доведенного до абсолютной белизны, не то замороженных слез, падающие на голую землю и его воздетые к небу руки. Никогда прежде он не видал ничего подобного; глядя на темно-серые, отливающие фиолетовым тучи, угрюмо нависшие над иссушенным миром, он ожидал долгожданного шторма, но никак не…

Снега? — появилось нечто чуждое в его разуме.

Ледяной ветер проморозил Карнемфинни до костей, и он поторопился скрыться внутри дома.

То было проклятие.

Карнемфинни не знал, вызвал ли он его своей бессильной молитвой на заднем дворе, обращенной к деревянному истукану, на чьем покатому лбу был вырезан завиток, или Ройонсарминкайана — “человек белой бороды” — по собственному велению обрушил на жителей Руды такое наказание. Уже двоих сородичей жители поселения принесли в жертву, дрожа от холода; уже трое — две женщины и ребенок — умерли сами, медленно и мучительно. Сначала у них отнялись пальцы, потом конечности целиком, и в конце концов они заснули вечным сном, превратившись в затвердевшие синекожие подобия тех, кем были раньше. Карнемфинни уже лишился мизинцев и одного безымянного пальца, потому что вместе с другими мужчинами выходил на улицу, под заметающий снег, рубить дрова для костров, обмотав руки тканью в несколько слоев. Особенно смелые решались выходить на охоту, и уже две волчьи шкуры дубились для вождя и его дочери. Впрочем, сложно было назвать охотой подбирание мертвых тел. Волки не замерзли — они умерли еще раньше, лишившись воды и еды.

Голодали, конечно. Остатки посевов прибило снегом, и земледельцы окончательно потеряли надежду вырастить хоть что-нибудь. Раньше они по меньшей мере выкапывали те корни, что еще не сморщились от недостатка воды, а теперь они все смерзлись из-за внезапно наступившего хлада.

Смерзлись и души тех, кто оставался в живых — очевидно, ненадолго. Над поселением висел нескончаемый плач, аккомпанементом ему был кашель из-за дыма костров, а ночью поднимался волчий вой — было вопросом времени, когда звери придут кормиться человечиной.

После того, как умерли еще четверо, в том числе дочь вождя, молитвы перешли в ненависть и отчаяние.

Кто-то клялся, кто-то просто шептал впотьмах, что идол оставил их, что человек белой бороды не придет, что он возненавидел людей и тем же ему следует ответить. Истуканов разрубали топором на части и жгли. Карнемфинни наблюдал с замиранием сердца, как чернеет и превращается в уголь кусок головы Ройонсарминкайаны, даруя так необходимое людям тепло.

Однажды Карнемфинни услышал во сне, будто кто-то его зовет, но, стоило ему проснуться, зов оказался совершенно настоящим — и исходил снаружи, словно пробираясь под плотно запертыми дверьми и заколоченными окнами. Не обращая внимания на часового и его возгласы “Стой! Не вздумай!”, Карнемфинни, повинуясь некому шестому чувству, вышел на улицу — и едва не ослеп.

Разгорался рассвет, ярче, чем ему когда-либо приходилось видеть, многократно отражаясь от кипенно-белого снега, что полнился искрами и полыхал, точно пламя лесного пожара. Стояла звенящая, невозможная тишина; просто кощунство нарушать такую, но этот зов…

Был выше.