Ветер в ивах

In return, I will make over to you my spirited young horse, with all the beautiful harness and trappings that are on him, freely thrown in.	За это я тебе отдаю мою молодую, полную сил лошадь с ее прекрасными постромками и всем остальным в придачу.
If that's not good enough for you, say so, and I'll be getting on.	Если тебя это не устраивает, так и скажи, и я тут же уеду.
I know a man near here who's wanted this horse of mine for years.'	Я знаю одного человека, который годами упрашивает меня продать ему мою лошадь.
The gipsy grumbled frightfully, and declared if he did a few more deals of that sort he'd be ruined.	Цыган долго ворчал, что если он еще заключит парочку таких сделок, то обязательно разорится.
But in the end he lugged a dirty canvas bag out of the depths of his trouser pocket, and counted out six shillings and sixpence into Toad's paw.	Но под конец он вытащил грязный парусиновый кошель из кармана своих широченных штанов и отсчитал шесть шиллингов и шесть пенсов на лапу мистера Тоуда.
Then he disappeared into the caravan for an instant, and returned with a large iron plate and a knife, fork, and spoon.	Потом он на минутку скрылся в своей повозке и вернулся, неся большую железную тарелку, ложку, вилку и нож.
He tilted up the pot, and a glorious stream of hot rich stew gurgled into the plate.	Он снял котел с огня, наклонил его, и горячий, душистый, жирный поток выплеснулся оттуда на тарелку.
It was, indeed, the most beautiful stew in the world, being made of partridges, and pheasants, and chickens, and hares, and rabbits, and pea-hens, and guinea-fowls, and one or two other things.	Это была, несомненно, самая лучшая еда в мире, потому что была приготовлена из куропаток, и фазанов, и цыплят, и зайцев, и кроликов, и цесарок, и еще кое из чего, вроде картошки и лука.
Toad took the plate on his lap, almost crying, and stuffed, and stuffed, and stuffed, and kept asking for more, and the gipsy never grudged it him.	Тоуд поставил тарелку себе на колени и чуть не плача ел, и ел, и ел, и просил добавки, и цыган, не скупясь, добавлял.
He thought that he had never eaten so good a breakfast in all his life.	Мистеру Тоуду казалось, что он в жизни не едал такого вкусного завтрака.
When Toad had taken as much stew on board as he thought he could possibly hold, he got up and said good-bye to the gipsy, and took an affectionate farewell of the horse; and the gipsy, who knew the riverside well, gave him directions which way to go, and he set forth on his travels again in the best possible spirits.	Когда на борт было загружено такое количество пищи, какое только можно выдержать, Тоуд попрощался с цыганом, нежно обнялся с лошадью и снова двинулся в путь в самом лучезарном настроении, потому что цыган, который хорошо знал все окрестности, показал ему, в каком направлении идти.
He was, indeed, a very different Toad from the animal of an hour ago.	Это уже был другой Тоуд, очень сильно отличавшийся от того, каким он был час назад.
The sun was shining brightly, his wet clothes were quite dry again, he had money in his pocket once more, he was nearing home and friends and safety, and, most and best of all, he had had a substantial meal, hot and nourishing, and felt big, and strong, and careless, and self-confident.	Солнце ярко светило, платье уже почти высохло, в кармане у него были денежки, и, что самое главное, он основательно поел вкусной еды, горячей и питательной, и теперь он снова чувствовал себя большим и сильным, беззаботным и уверенным.