Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века

На 14-м листе рукописи есть кусок текста, заключённый в скобки (вроде как вставка-примечание) и затем перечёркнутый карандашом. Он тоже не вошёл в книгу. Это призыв к учёным сообществам из Петербурга, Москвы, Казани всерьёз исследовать то, что изучает сам автор, а именно тайные жертвоприношения вотяков: «Снаряжаются экспедиции в Центральную Азию; Вятская же губерния так близко, что никакого труда не представилось бы отправиться нескольким учёным, но не для стремительного объезда и собирания сведений на лету, а чтоб прожить лето (“на даче” или в качестве ходатая, доктора, писаря) в нескольких сёлах, в районе вотяков, хотя бы только Малмыжского и Елабужского уездов, где “дичи” языческой сохранилось более, чем в Сарапульском и Глазовском уездах».

Может, и правильно, что Блинов не стал вносить в окончательный текст книги горделивые слова о «важном открытии» и призывы к востоковедам. Ведь его сочинение – по всем признакам дилетантское. Невозможно согласиться с тем, что Блинов – «блестящий, высококвалифицированный исследователь»[392]. Предпринятое им вторжение в этнографию и мифологию оказалось несостоятельным. Точнее, пока он выступал собирателем этнографических сведений, его заметки имели смысл. Когда же он решил самостоятельно осмыслить известные ему факты, слухи и фольклорные тексты, открыть глаза учёным и широкой публике на буддизм вотяков и одновременно – на их морально-религиозную непросвещённость, доходившую до человеческих жертвоприношений, дело кончилось большим конфузом. Так был скомпрометирован благородный порыв хорошего человека. И что ещё хуже – это сыграло против тогдашней науки и против истины, с такими сложностями устанавливавшейся в суде. Это стало ещё одним поводом для раскола между авторитарным государственно-полицейским аппаратом и образованным обществом, которое, не вдаваясь в частности, готово было заклеймить Блинова и других – тех, что, дескать, подыгрывали ненавистным властям.

Спасский собор. Вятка. Вторая половина XVIII века

Вятское духовное училище. 1830-е годы

Позиция Владимира Короленко

Следует уточнить взгляды того, кого принято считать непримиримым оппонентом Блинова, а именно Короленко. Когда Короленко начал знакомиться с обстоятельствами разыгравшейся в Старом Мултане трагедии – сперва по присланным ему документам, потом уже на местах, в Казанской и Вятской губерниях, – он составил твёрдое убеждение в непричастности обвинённых. Короленко полагал, что человеческих жертвоприношений у удмуртов уже не бывало. Очевидно, знакомство с образом жизни удмуртов-земледельцев Глазовского уезда во время его вятской ссылки не давало никаких поводов к такого рода подозрениям. В письме своим домашним 3 октября 1895 года он прямо заявлял: «…В действительности, кроме самих вотяков никакой жертвы не было…» А 19 октября 1895 года в письме Н. Ф. Анненскому уточнил свою гражданскую позицию: «…Здесь, в дальнем углу приносилось настоящее жертвоприношение невинных людей – шайкой полицейских разбойников…»[393]

Скажем определённо: это мнение Короленко подтвердилось на итоговом судебном процессе и – что ещё важнее – оно, как полагает большинство современных учёных, верно и с точки зрения научно-этнографической. Однако убеждённость Короленко основывалась прежде всего на его давно сложившихся демократических убеждениях и эмоционально-личностном восприятии полицейского произвола. Известно, что во время вятской ссылки Короленко держался стойко и бескомпромиссно. Допустим, повод для конфликта молодого ссыльного с полицейским начальником в городе Глазове был, в общем-то, не слишком серьёзен, однако Короленко предпочёл не идти на уступки, продолжал выдвигать требования даже к губернатору и в ответ получил распоряжение перебраться на жительство в Бисеровскую волость Глазовского уезда – отдалённейшую, глухую и слабозаселённую северо-восточную часть губернии. Так что у него были основания видеть в Мултанском деле всего лишь полицейское насилие над беззащитными «инородцами».

Кроме того, Короленко был человеком чувствительным и нервным. В частных письмах он весьма резко, безоглядно отзывался об экспертах, приглашённых стороной обвинения. Его выступление на итоговом процессе прозвучало очень эмоционально, под конец он даже разрыдался и покинул зал заседаний. А после победного завершения Мултанского дела у него обострилась болезнь сердца, возникло сильнейшее нервное расстройство, и он много лет страдал бессонницей.

Илья Репин

Портрет писателя В.Г. Короленко 1912