Ветры низких широт

Ковалев спустился на палубу. Команды шлюпок уже взобрались на палубу и построились вдоль борта и только ждали его появления, которое на этот раз командой «Смирно!» приветствовал не старпом — он был командиром шлюпки и находился в строю, — а Голайба. Победителем объявили правую шлюпку, старпомовскую, хотя, если говорить откровенно, гонку скомкали и вряд ли в ней можно было назвать победителя и побежденного. Сокольников не стал оспаривать это решение, зато Ветошкин надулся, побагровел и начал выговаривать Сокольникову, что-де и это не так, а то, дескать, и совсем никак, на что Сокольников флегматично заметил ему:

— Если тебя боцман не угостит пирогом, то я отдам тебе свой кусок. Меня старпом явно угостит.

— Такую гонку испортили, — шутливо попенял Бруснецов командиру. — У меня загребные подобрались — звери!

— Не моя вина, — сказал Ковалев, — не моя, старпом. Товарищ барометр подвел, стал неожиданно падать. Остались без Петра Федоровича — ладно, уж как-нибудь переживем, потерять сразу две шлюпки с людьми — тут уже дело запахло бы паленым.

— А вообще-то, товарищ командир, наблюдается некий пробел в морской практике. Неважно моряки чувствуют шлюпку.

— Твоя епархия, старпом, твоя. Вернемся в базу — займись. Но до базы, как говорится, семь верст до небес и все лесом. Так что шлюпки и катер на борт. Трап и выстрел — завалить. Крепить все по-штормовому. Вахтенный офицер, посмотрите — что барометр?

Вахтенный офицер вернулся через минуту, почтительно склонив голову — был он высок, как пожарная каланча, сказали бы прежде, — доложил:

— Падает, товарищ командир.

Ковалев с Сокольниковым пошли к себе, а Бруснецов остался на палубе поднимать шлюпки и катер, заваливать трап с выстрелом, крепить все по-штормовому: праздники, к сожалению, длятся недолго — одно мгновение в многотрудной и пестрой жизни, будни же отнимают все время, но, видимо, тем и хороши праздники, что век у них короткий, как у поденки. Страсти улеглись быстро, только Ветошкин никак не хотел остывать, пытаясь втолковать Козлюку, что если бы то да если бы это, то бабушка еще бы надвое сказала, на что Козлюк совершенно резонно ему заметил:

— Если бы, да кабы, да во рту б росли грибы, то и вышел бы не рот, а целый огород. Иди-ка ты, Ветошкин, к себе, а я стану заниматься своими делами. А вернемся в базу, там я тебе и покажу, какой ты есть из себя старшина шлюпки. А если ты волнуешься насчет пирога, то дыши в две дырочки спокойно: побежденному — первый кусок. Самолично отрежу. Флотский закон есть закон.

— Не надо мне твоих кусков, — страдальческим голосом произнес Ветошкин. — Мне справедливость нужна.

— А на кой она тебе? — удивился Козлюк.

Ветошкин не сразу сообразил, что бы ему сказать в ответ такое посолонее, а когда нашел это солененькое, то Козлюк уже перевесился через борт и кричал старшине катера:

— Да крепи его, строп-то, крепи лучше! Да куда же ты его заводишь?

Когда строп завели правильно и Козлюк разогнулся, чтобы вытереть пот с распаренной лысины, Ветошкин сказал ему назидательно:

— Справедливость есть основа характера.

— Два куска отрежу, — пообещал Козлюк. — Но если еще станешь причитать, ни хрена не получишь.

Ближе к обеду ветер совсем убился, небо подернулось серовато-перламутровой пленкой, солнце сквозь которую едва просвечивало, казалось матовым, и было ужасно душно. Ковалев распорядился не разоружать пожарные шланги на палубе, чтобы желающие в любое время могли принять душ напряжением в три атмосферы.

За столом Бруснецов делил свой пирог. Первый кусок — самый большой и аппетитный — он положил на тарелку командиру, другой — поменьше — Сокольникову, чтобы подсластить поражение, третий отрезал судье, четвертый должен был бы оставить себе, а прочее уже делить на всех, но так как тарелки тянулись с разных сторон, то про себя Бруснецов забыл, а когда вспомнил, то от пирога уже остались одни крошки.

Тарелки еще тянулись, но Бруснецов уже шумно отодвинулся от стола и, вздохнув, сказал:

— Что и говорить — тяжела ты, шапка Мономаха.

Ковалев разрезал свою долю пополам, подвинул тарелку Бруснецову.

— Бери любую половину, Мономах.

— Будто бы неудобно, товарищ командир.

— Бери, старпом, не миндальничай. Может, когда-нибудь вот так же и шапку Мономаха разделим.

Пирог был съеден, и про незадачливые гонки тут же забыли, разойдясь по каютам править адмиральский час.

К Ковалеву поднялся командир БЧ-5 капитан третьего ранга Ведерников.

— Надолго ты развел свою музыку? — спросил его Ковалев.

— Завтра к вечеру закончу.

— Не завтра к вечеру, а сегодня после обеда собирай свои железки. А то начнется шторм, будешь потом до самой базы собирать.

— Прошлый раз барометр двое суток падал. Задуло только на третьи.

— Потому и задуло на третьи, что мы помаленьку отгребали от шторма. А сейчас мы ему в морду полезем. В шторм легче в отрыв уйти.

— Решаете? — осторожно спросил Ведерников.