Ветры низких широт

— За таким механиком, старпом, мы с тобой как за каменной стеной. — Ковалев легонько похлопал тяжелой ладонью по столешнице. — Значит, с винтами, считаете с механиком, все в порядке? И значит, дозорный ошибся, приняв ската за диверсанта.

— Акулы, товарищ командир, никакими диверсантами не побрезгуют.

В переборку сильно постучали. Бруснецов даже вздрогнул от неожиданности — к командиру так стучаться было не принято, — повернулся к двери.

— Войдите, — позвал Ковалев.

В каюту бочком вошел экспедитор, молча расстегнул свой огромный — для его роста — портфель, посопев, достал из него журнал и молча положил его перед Ковалевым на стол.

— Ты чего так стучишься? — недовольно спросил Бруснецов экспедитора, скосив тем временем глаз на журнал, в котором явно было что-то срочное.

— Культурные люди, — назидательно заметил экспедитор, поблескивая черными непроницаемыми глазами, — всегда стучатся.

— А... — только и сказал Бруснецов.

Радиограмма была от командующего, в которой тот подтвердил предположения Ковалева относительно горячих точек возле Никарагуа и Ливии. Последняя фраза звучала почти угрожающе: «Настоятельно подтверждаю необходимость выполнения задания в полном объеме». «Если зайца часто бить, — подумал Ковалев, — он научится зажигать спички и играть на барабане».

— Можете идти, — сказал он экспедитору, возвращая журнал. — И завяжите себе на носовом платке узелок — я глухотой еще не страдаю. Иди и ты, — сказал он Бруснецову, когда экспедитор вышел. — Готовь свою бравую команду к гонкам. Сегодня будем жить так, как хотим, а что будет завтра — не знаю. Могу только предположить, но это уже из области гаданий на кофейной гуще.

5

День обещал быть тихим.

Тянул ровный и слабый норд-вест, поэтому было решено, что кабельтовых восемь шлюпки пройдут на веслах, там развернутся, поставят рангоут и лихо вернутся к борту «Гангута» под парусами. Впереди шлюпок уходил катер со старшим штурманом Голайбой, который по пеленгу на свой корабль и на фрегат супостата — это он рассчитал заранее — определит точку поворота. Словом, голь на выдумку хитра, и супостаты тоже пошли в дело.

Старт дали в десять часов. На верхнюю палубу высыпали все, свободные от вахт и боевых дежурств, правда, моряков из боевых частей пять и семь — для одних был объявлен ППР, для других — готовность номер два — вахтенный офицер с вахтенным старшиной безжалостно отправляли в низы. На корабле был праздник — все так, — но антенны локаторов кружились, ощупывая небо и океан, стояли вахту акустики, и машинисты ремонтировали свои главные и вспомогательные механизмы, словом, на «Гангуте» все было как на Большой земле: одни праздновали, другие вкалывали до седьмого пота.

Радисты включили трансляцию верхней палубы, и загадочный голос Анны Герман, которую на «Гангуте» ласково величали Анютой, пел:

За стеной пиликает гармошка,
За окном кружится белый снег.
Мне осталось ждать совсем немножко —
Ты вернешься, милый, по весне...

Командир поднялся на открытое крыло: катер со шлюпками стояли на одной линии, волны были такие незначительные, что гребцы легонько удерживали шлюпки на месте. Голайба стоял в катере, смотрел на Ковалева и явно ждал от него знака, хотя ни о каких знаках они не договаривались. Ковалев на всякий случай махнул рукой, и там, на шлюпках, гребцы обсушили весла, Голайба стрельнул из ракетницы, и шлюпки рывками, как жуки-плавунцы, повели гонку. Катер пропустил их вперед, обогнул дугу, чтобы волна из-под его винта не мешала шлюпкам, вырвался вперед и помчался стороной к невидимой линии промежуточного финиша.

И на крейсере, и на фрегатах, и на крейсере УРО с транспортом тоже высыпались моряки, видимо, и там стали следить за гонками, может, даже ставили пари, впрочем, это уже было их дело. С крейсера даже подняли вертолет. Он облетел бочком «Гангут», катер со шлюпками и вернулся к себе, казалось, там, в общем-то, потеряли интерес к «Гангуту»: сперва он был непонятный и потому загадочный, теперь же к его непонятности привыкли, тем более что он не мешал им, занимаясь своими повседневными делами. Так или иначе, но супостаты, должно быть, пришли к выводу, что лодку за собой «Гангут» не привел, а сам по себе он для них интереса не представлял и особой тревоги не вызывал. По крайней мере, Ковалев пытался так объяснить себе их поведение, а объяснив одни их действия, стал ждать других. Правда, последняя фраза в радиограмме командующего не столько насторожила его, сколько обеспокоила: «...подтверждаю необходимость». Подтверждать необходимость вряд ли следовало, но если уж она подтверждалась, значит, где-то там, в потаенных верхах дипломатии, дело принимало скверный оборот.