Ветры низких широт

Впрочем, там, на якорной стоянке, все могло перемениться, и Ковалев вызвал на мостик Бруснецова.

— Вот что, милейший, — сказал он ему. — Флагман ничего мне не сообщил, и это всего лишь моя догадка, но не исключено, что он пожелает поднять свой флаг на «Гангуте». Отопри флагманские каюты и заставь там все вылизать языком. Постельное бельишко прикажи хорошо прогладить, оно, наверное, стало влажным. Приход в точку назначен на двенадцать ноль-ноль. Поэтому завтра с утра объяви большую приборку. — Бруснецов удивленно поглядел на него, и Ковалев правильно истолковал его взгляд. — Ничего, ничего, поступит пресная вода, мы постираемся и еще раз приберемся. Лишняя приборка никогда не вредила кораблю. А начинать знакомство с флагманом со втыка мне очень бы не хотелось. Полагаю, что и ты такого же мнения?

Бруснецов спустился к себе, вызвав по пути Козлюка, и велел ему раздать по командам мыло, соду, стиральные порошки и ветошь.

— Если все подсчитать, — начал было Козлюк загибать пальцы.

— Не скупердяйничай, боцман.

Всю ночь и все следующее утро «Гангут» драился. Ковалев догадывался, что старпом маленько отступил от его распоряжения, начав приборку раньше, но ведь старпом хотел, чтобы все выглядело надлежащим образом, а океанская солица уже местами съела краску до металла, а местами... В конце концов, еще ни один старпом не желал худа своему кораблю.

«Гангут» вышел на рандеву около девяти часов, и флагман сперва по радиотелефону, а потом и флагами приказал «Гангуту» занять свое место в ордере — третьим в кильватерном строю. И опять такое небрежение к «Гангуту» несколько покоробило Ковалева, и он понял, что надвигаются неприятности, но пока было не ясно — большие или малые. В таких случаях, как принято говорить, следовало застегнуться на все пуговицы.

Танкер поджидал ОБК в точке, и флагман распорядился первыми стать на заправку «Полтаве» и «Азову», а «Гангуту» лечь в дрейф, но находиться в готовности. Тут же неподалеку отдали якоря и «Стимпсон» с «Ноксом».

— Чего это они стали первыми заправляться? — удивился Сокольников. — Мы и так уже на пределе.

— Мы тут все-таки хозяева, и этикет гласит, чтобы первыми за стол не садились.

— Да нет, командир, хозяин тут теперь флагман, а флагман, если я хоть немного разбираюсь в сигналах, держит свой флаг на «Полтаве».

— Не будем мелочиться, комиссар. Воды и топлива на всех хватит.

Сокольников видел, что Ковалев бодрился, а у самого, должно быть, на душе скребли кошки.

— Ладно, командир, — сказал Сокольников, тоже стараясь казаться веселым, — на том свете с угольками разберемся.

Ближе к вечеру у танкера освободился правый борт, возле которого стоял «Азов», и «Гангуту» велели швартоваться. Тотчас же открыли магистрали пресной воды, и Бруснецов уже хотел было разрешить команде стирать белье, но Ковалев поостерег его:

— Погоди. Может, флагман пожалует на борт.

Но не флагман пожаловал на борт «Гангута», а Ковалева пригласили к флагману «на ужин», как сказал рассыльный с «Полтавы», и «на ковер», добавил от себя Ковалев. «Полтава» стояла у левого борта, поэтому Ковалев сперва перешел на танкер, где его встретил капитан.

— Командир, наша сауна к вашим услугам, — радушно сказал он. — Мы уже наслышаны о вашем успехе. Так что примите поздравления. А сауна — это наш приз вам. Попариться с устатку — это хорошо.

— Спасибо, капитан, но думаю, что сауна не понадобится. Флагман и без сауны устроит парку.

— Да за что же? — искренне удивился капитан.

— Ах, капитан, — сказал Ковалев.

В каюте флагмана уже сидели командиры «Полтавы» и «Азова». Ковалев хорошо знал всех, хотя «Полтава» с «Азовом» были из другой бригады.

— Товарищ контр-адмирал, — громко — громче, чем ему хотелось бы, — сказал Ковалев, и флагман погасил улыбку (в ожидании Ковалева командир «Полтавы» рассказывал анекдот), невольно поднялся. За ним поднялись и остальные. — Командир «Гангута» капитан второго ранга Ковалев по вашему приказанию (Ковалев немного замялся, не зная, произносить ли ему слова «на ужин» или не произносить, и все-таки счел за благо опустить их.) прибыл.

— Вот что значит одиночное плавание — загорелый, бодрый, подтянутый, — сказал флагман, усаживая Ковалева рядом с собой у торца стола. — С донесением твоим мы знакомы. Кажется, оно возымело свое действие в Женеве. Велено тебя благодарить, что я охотно и выполняю. Но конфиденциально — здесь все свои — должен сказать, что одно время командующий был недоволен твоей медлительностью. Не мог бы ты по-товарищески объяснить нам свои действия?

Ковалев понял, в чем была зарыта собака, и у него отлегло от сердца.

— За бортом сейчас, — он кивнул в сторону левого борта, — два супостата. Но они шумят так, как будто их десять. А меня все время сопровождали пять вымпелов, и среди них был авианосец. А милая бабушка еще надвое сказала: то ли лодка была здесь, то ли ее здесь не было. Словом, что было медлительностью там, то здесь являлось выдержкой.

«Вот все это, голубчик, ты и расскажешь командующему, — подумал флагман. — Может, он тебе и поверит», — а сам тем временем сказал: