«Гангут» выбрался на оживленную дорогу. Суда шли так часто, что пришлось на флаге — суда приветствовали друг друга, приспуская флаги, — держать вахтенного сигнальщика. В основном суда были торговые или пассажирские, но иногда встречались и военные корабли, большинство из которых несло на гафеле звездно-полосатый флаг. Никто уже не поднимался на палубу встречать корабли, к ним присмотрелись, как к машинам на оживленном шоссе: ну мало ли кто идет, ну мало ли куда идут, ну кому какое дело, что кто-то куда-то идет. Моря во все века не только разъединяли людей, они еще и объединяли их.
Тоска, которая не ощущалась в океане, стала подкрадываться не к кому-то в отдельности, а словно бы сразу ко всем, и на юте, в кубриках и в каютах начали подсчитывать: осталось пять суток, осталось трое, и наконец, только сутки, которые таяли на глазах, не тронув пока что ночь и утро.
Суханов опять постучался в каюту к Зазвонову.
— А, — сказал тот, — слухач... Примерил кителишко?
— Примерил, — признался Суханов, — великоват оказался.
— Ничего, слухач. Подрастешь, жирку наберешь, в кости раздашься, кое-где ушьешь, оно и придется впору. Садись к столу, будем кофеи гонять.
— А чайку нельзя?
— Можно и чаю, слухач. У нас все можно. Завтра вот придем на рейд, я свой чемоданишко заброшу в машину, и поминай как звали. С кем чаи-то останешься гонять, слухач?
— А что вам делать на берегу? Ангар на «Гангуте» хороший, каюта приличная.
— Об ангаре пусть механик думает. А у меня, слухач, на берегу жена с дочкой. Они, слухач, в ласке нуждаются. Я, слухач, никому не доверяю ласкать своих женщин.
Они выпили по стакану чая, Зазвонов заварил по второму.
— Мы с тобой, слухач, хорошо попахали. Пусть те, которые сменили нас, так же попашут. Нам теперь можно маленько и отдохнуть. Ты вот в гости ко мне приезжай. Я тебя со своей свояченицей познакомлю. Деваха — кровь с молоком. Щенят будет тебе каждый год таскать. Только успевай поворачивайся.
— Многонько получается, — подсчитав, неуверенно промолвил Суханов.
— Попросишь хорошенько, она маленькую передышечку сделает, чтоб оглядеться.
Суханов невесело посмеялся.
— У самого одна дочка, а мне куда ж столько...
— Я же сказал: попросишь хорошенько...
«Может, и у меня уже дочка есть», — стыдливо подумал Суханов.
От Зазвонова Суханов прямой дорожкой прошел на ют. Светила луна, маленькая и холодная, но это все-таки была уже своя луна. Звезды рассыпались пылью по всему небу, заметно подрагивали, и было морозно. Над водою вздымался редкий белый пар. Моряки выскакивали по привычке без бушлатов, торопливо затягивались и раз, и другой и только что не кубарем скатывались по трапу в низы.
Суханов тоже спустился к своим. В кубрике никто не спал: моряки перебирали вещи в рундуках, драили бляхи и пуговицы на шинелях, штопали белье и носки. В стороне на видном месте висела отглаженная и вычищенная шинель, сверкая уже надраенными пуговицами. Суханов присел на краешек банки, чтобы не мешать морякам заниматься делами, спросил:
— Соскучились?
— Если по совести говорить, то не очень, — сказал Рогов. — Домой всегда успеем, а вот придется ли еще в океан выйти, это очень жирный вопрос.
— Отслужите, нанимайтесь в торговые моряки — там всегда в океане будете.
— После службы, товарищ лейтенант, мы с батькой нацелились в деревню переезжать.
— Что так?
— А батька говорит, что в его деревне некому стало за землей ухаживать. А мы с батькой так и уговорились: у нас еще два зятя есть, всего, стало быть, четверо мужиков, да женщин столько же, — возьмем ферму в подряд и станем фермерами. Поставим в один ряд четыре дома и заживем, как короли. А вы будете к нам в гости приезжать, молоко станете парное пить. Когда и косой вместе с нами помашете.
— Да-да, — сказал Суханов, — короли — это хорошо. И молоко парное — тоже. А вот чья это шинелька у вас висит? Будто на парад собралась...
— А это мы Ловцову привели в порядок. Небось он в бушлатике продрог уже, — сказал Рогов. — В эту ночку небось тоже не спит. А мы ему подарочек...
— Да-да, — сказал Суханов, — подарочек — это хорошо. — И подумал, что ему тоже следовало бы привести свой гардероб в приличный вид.
Не успел он закрыть за собою дверь в каюту, как в нее тотчас же постучали. Он молча распахнул ее: в коридоре стоял Силаков и плутовато озирался по сторонам.
— Ты чего? — насторожился Суханов.
— А я ничего, — сказал Силаков. — Рогов прислал, чтобы шинель у вас забрать, китель, брюки, тужурку. Ну там еще чего. Сейчас наша очередь в гладилке подходит. Так мы и ваше шмутье вместе с нашим почистим и погладим.
— Я уж сам как-нибудь, — забормотал Суханов, смущаясь.
— Не надо как-нибудь, — сказал Силаков. — Мы все это сделаем в лучшем виде.
Суханов еще поотнекивался, но Силаков уже потянулся к шкафу, и Суханов сам распахнул его.
— Ну, уважили, братцы, — говорил он растроганно, — вот уважили так уважили.