Ветры низких широт

— Я же тебе говорил...

— Ты прав... Я и раньше догадывался, что ты прав. Но я люблю ночной корабль. Ночью он живет иначе, чем днем.

— Поверим. Я, к сожалению, этого не знаю. — Ковалев помолчал. — Значит, лейтенантам снятся адмиральские звезды?

— Так точно.

— Вахтенный офицер, прикажите разбудить старпома. И пусть тотчас же поднимается на мостик.

3

«Гангут» вышел в расчетную точку ровно в пять — Голайба хорошо поколдовал, — и теперь, соблюдая правила игры, следовало пойти навстречу лодке и, позволив себя обнаружить, тоже войти с нею в контакт с тем, чтобы уже потом уклониться от ееторпед. С точки зрения профессионального искусства задача была в общем-то несложной: требовалось только мастерски ее исполнить, но так как мастерство и искусство не всегда величины совместимые, то все как раз и сводилось к тому, чтобы эти величины совместить.

Ковалев распорядился играть учебную тревогу. Привычно, без всякойторжественности, даже очень уж буднично прогремели колокола громкого боя, вспугнув чуткую утреннюю тишину. Ветер совсем убился, волны опали, едва перекатывались, подставляя лощеные бока не яркому, чуть теплому солнцу, которое, выкатясь из-за горизонта, еще путалось в последней сизой паутине.

Прогрохотали матросские ботинки по железной палубе, дернулись и покатились с борта на борт артиллерийские установки, проурчали ракетные комплексы, и старший помощник, по-флотски — старпом капитан третьего ранга Бруснецов, приняв доклады от командиров боевых частей и начальников служб, заметно приосанился и бросил руку к виску:

— Товарищ командир, корабль к бою готов.

— Хорошо, — скупо сказал тот, взял микрофон «каштана» — громкоговорящей связи, включил на щитке гидроакустический пост.

— Лейтенант Суханов слушает, товарищ командир, — тотчас же из чрева корабля отозвался Суханов.

— Вот что, Суханов, вошли в район встречи с условным противником. Поменьше эмоций, побольше собранности. Командир.

— Есть, — растерянно — он не понял, почему командир предупредил его, — сказал Суханов. — Мичман, вы слышали?

— Так точно, — незамедлительно отозвался Ветошкин.

«Все — точно да точно, словно попугаи, а что будет, если окажется не точно?» — невольно подумал Суханов и, сразу сообразив, что тогда ему, Суханову, станет очень нехорошо, грустно покривил губы. Он постоял за спиной Ветошкина, последил за индикатором, который обегал желтоватый лучик — горизонт был чист, — перешел к Ловцову. И у того лодка еще не подавала признаков жизни, притаясь в стылой глубине, но Суханов почувствовал, что если им удастся вступить в контакт с лодкой в пассивном режиме, то это обязательно сделает Ловцов, и уже не отходил от него.

— Во! — неожиданно сказал Ветошкин. — Должно быть, дельфины прошли.

Суханов даже вздрогнул — так ему захотелось послушать дельфинов, хотя и подумал: «Знаем мы этих дельфинов» — и с напускной сердитостью сказал:

— Лодку не провороньте.

Ветошкин по опыту знал, что лодку следует ожидать минут через двадцать пять — тридцать, не раньше, поэтому и слова Суханова, как никчемные, пропустил мимо ушей. Он вообще умел уходить от ответов, если считал это за благо, чтобы потом в удобный момент подать свой голос и подсказать, что к чему да что за чем. Он не стал бы мичманом, если бы не был Ветошкиным, и наоборот, не был бы Ветошкиным, если бы не стал мичманом. Мужик, конечно, он был колоритный: широкий в кости и плотный, одолеваемый небольшим — в самый раз! — брюшком, носил рыжеватые прокуренные усы, которые казались на его широкоскулом лице такими естественными, словно бы он с ними и родился, а небольшие глаза, хитрущие и плутоватые, умел при нужде прятать, впрочем, мужик он был умный и многомерный. В противоположность ему Суханов и костью не вышел, и брюшком еще не обзавелся, но был подвижен, как ртуть, и хитрить не научился, словом, чувств своих скрывать не умел; впрочем, если уж быть честным до конца, следует признать, что гонор он уже успел нажить, даже не то чтобы нажил, а словно бы получил его из рук начальства вместе с кортиком и погонами. Гонор, разумеется, в приказе помечен не был, и адмирал, вручая кортик и погоны, даже представления о нем не имел, но ведь на любое дело можно посмотреть с разных точек: адмирал, который уже отяжелел от своей власти, видел все в одном свете; Суханов же, мечтавший только об этой власти, видел, правда, мало, зато многое ему рисовалось воображением, отсутствием которого довольно-таки впечатлительный Суханов не страдал.

«Гангут» шел ровно, содрогаясь лишь от собственной мощи, которая рвалась из всех его четырех машин, вздрагивали переборки, в коридорах гремела вентиляция, словом, обстановка была корабельно-домашняя, ничем не напоминавшая боевую.

— Опять запищали, — сказал радостным голосом Ветошкин, невольно шевеля усами, словно бы улыбаясь ими. — Тут, должно быть, целая семейка: папа с мамой и детки. И даже бабушка.

Суханов снова непроизвольно вздрогнул и потянул к себе наушник.

— Дайте-ка я послушаю.