Ветры низких широт

Ветошкин даже вжал голову в плечи, усы у него перестали шевелиться и тревожно замерли. Он испуган но взглянул на Суханова, едва повернув голову.

— Не время, товарищ лейтенант.

— Давайте, давайте, не первый год замужем.

Устраиваясь поудобнее, как будто собирался сидеть здесь вечно, Суханов даже крутанулся туда-сюда на вертящемся стуле, прижал поплотнее наушники, и ему вдруг показалось, что он услышал голоса дельфинов, заулыбался, дескать, возьмите-ка нас за рупь двадцать, мы и сами с усами, взялся за настройку. Лучик на экране словно бы споткнулся и опять побежал споро и ровно. Ветошкин даже крякнул от досады, буркнув:

— Нашли тоже время...

Суханов не слышал его, все еще улыбаясь, погнался за дельфинами, которые явно уходили из сектора слышимости, а может, их и не было совсем, может, Ветошкин придумал их, а Суханов поверил в это?

— Суханов, — послышался голос командира. — Мы на боевом курсе. Где цель?

Суханов словно бы не понял, чего от него требовал командир, его в эту минуту очаровали дельфины, которые все ускользали и ускользали от него — а может, их и на самом деле не было? — а он все гнался и гнался за ними — и вдруг как будто очнулся, поняв, что произошло нечто страшное, засуетился, передал наушники Ветошкину, сползая со стула.

— Я спрашиваю, Суханов, где цель? — Ковалев сделал паузу, видимо, перешел к экрану, дублирующему станцию на мостике. — Собственно, чем вы там занимаетесь?

Суханов не знал, чем он занимается, он даже не очень отчетливо представлял, чем должен заниматься в создавшейся обстановке, начал лихорадочно просчитывать в уме всевозможные варианты, чтобы отыскать среди них тот единственный, счастливый, ухватиться за него, как за соломинку, и тогда тихо сказал Ветошкин:

— Есть цель... Дистанция четыре кабельтова, пеленг...

Суханов сжал потной ладонью микрофон «каштана», поднес его к губам и прокричал, еще не понимая, спасение ли это его или позор:

— Есть цель! Дистанция...

— Что вы говорите?! — довольно-таки простовато и совсем не командирским голосом спросил Ковалев.

— Так точно, товарищ командир, — обретая уверенность, повторил Суханов, — дистанция три кабельтова.

На мостике непривычно долго молчали, наконец Ковалев промолвил усталым голосом:

— Какие три кабельтова... Лодка давно торпедировала нас. Мы с вами покойники, Суханов. — Он помолчал. — Вы что, сами сидели за «пианино»?

Только теперь до Суханова дошел весь ужас его положения, и ему стало стыдно: перед Ловцовым, которого он недавно начальственно не пустил покурить, перед Ветошкиным, перед самим собой, перед той своей фотографией, ловко прилепленной им к переборке, перед Сокольниковым, заставшим его за этим занятием, и он уже не знал, куда ему смотреть и что говорить.

— Так точно, товарищ командир.

Это знаменитое «так точно» вывозило из трудных положений не одно флотское поколение, и ему следовало бы поставить памятник, как ставят их, скажем, литературным героям.

— Ну знаете ли... — Ковалев не договорил, и связь отключилась. Почти тотчас же послышался голос вахтенного офицера:

— Отбой учебной тревоге. Оружие и механизмы в исходное положение. Лейтенанту Суханову прибыть на мостик.

Суханов надел пилотку, машинально поправил ее, хотел что-то сказать, но не сказал, только махнул рукой, поняв, что любое слово, едва он произнесет его в эту минуту, сразу же станет ложью.

— За битого... — тихо, как бы только для себя, сказал Ветошкин.

Суханов подумал, что не только его слова могли стать ложью, в словах Ветошкина тоже не нашлось большой правды, и сказал негромко:

— Могут и ни одного не дать.

Суханов не клял себя последними словами, у него и слов-то не было, он только теперь догадался, когда потерял время, решив, что лодка должна появиться еще не скоро, через полчаса или даже через час — не в этом дело, главное, что не скоро, а ему очень хотелось услышать дельфинов, которых тут, по словам Ветошкина, оказалось целое семейство. Дело, конечно, было не в дельфинах, а, скорее всего, в том, что каждый человек рано или поздно избирает свою голгофу и сам же потом несет на нее свой крест. Голгофой Суханову неожиданно стал ходовой мостик «Гангута», до которого из акустического поста было пять трапов, и на первый Суханов взбежал резво, как и следовало это делать, когда вызывали к командиру, на втором резвости у него поубавилось, третий он прошел пешком, возле четвертого даже постоял, на пятый он ступил, как обреченный, понимая, что оправданий у него нет и быть не может.

Наверху установилась тишина, солнца уже было так много, что оно успевало заглядывать даже в самые печальные уголки. Ковалев сидел в кресле на открытом крыле и, нехотя щурясь, смотрел на море, по которому перекатывались блестящие волны. От них, казалось, во все стороны сыпались искры.

Тут же прогуливался Сокольников. Заметив Суханова, он остановился, молча указал глазами на Ковалева, дескать, объясните, пожалуйста, командиру, ну и мне заодно, как это у вас все получилось.

— Товарищ командир, — сказал Суханов и вдруг услышал, что голос у него запнулся, — лейтенант Суханов по вашему приказанию...