ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

Хоть Тунис действительно на порядок был лучше Алжира, но для советских преподавателей жизнь и там была далеко не сахар. Попробуйте представить себе моё одинокое существование на краю пустыни, в пустой трехкомнатной квартире. Когда вошел в первый раз и увидел внутренние стены, покрытые толстым слоем плесени, захотелось взвыть! А еще прямо под плитками пола журчала холодная вода, сочащаяся из дырявых труб. В двух небольших комнатах и кухне плесень три дня отскребывал, вроде почистил. В них и жил, третью закрыв и оставив подпольным тараканам. Откупился! Даже не заходил туда, чтобы поменьше дышать этой гадостью. В квартире лучше постоянно ходить в обрезанных валенках, пол холодный, воздух горячий – суставам такие условия категорически не нравятся. Но на первых этажах везде так.

Цепочка двухэтажных домиков для советских специалистов обнесена забором. Вблизи этого загона, кроме зданий Высшей школы, ничего нет. В отдалении, примерно в километре за оградой, маленькие грязные лавочки – и все!

Это был пригород Габеса, никаких европейских магазинов и в самом городишке не было. По утрам иногда открывался один полуподвальчик, но с такими ценами на обычные полуфабрикаты, что лучше бы на них и не смотреть с нашими зарплатами. Я уже вообще не говорю про стоимость, например, свиных сосисок и крепких алкогольных напитков.

Как бы мне этот Габес помягче охарактеризовать? Пыльная и грязная дыра, лучшего не достоин. Дойти туда пешком было малоприятно, уныло, но возможно. Хотя посещать его не коллективно очень не поощрялось, некоторые сверхактивные жены бегали на барахолку, порыться в кучах секонд-хенда.

Все питались исключительно с местного базара, куда нас вывозили на рафике раз в неделю и запускали на промысел – на час. Дешевизна была просто удивительная, на два динара (примерно два доллара) я закупал (естественно, по минимуму, так как экономил жутко) запас продуктов на неделю. Включая при мне убитую и ощипанную куру и пару свежайших говяжьих языков. Ну и всякие фрукты-овощи, стоящие миллимы за кг (в динаре было 1000 этих миллимов, так вот: кг апельсинов стоил три-четыре млм). Но готовить то приходилось самому, а для этого сначала надо было ещё и подучиться это делать. Но с помощью ценных указаний и реальной помощи пары соседок справился. А потом вошел во вкус, варил на неделю неплохой борщ и даже шпроты сам делал из свежей рыбешки.

Лекционная нагрузочка была нехилая, иногда и по 6-8 лекционных часов в день. И это на языке! Плюс лабораторные работы, которые еще и придумать надо было.

По сравнению с французскими волонтерами, мы были у руководства института на положении бессловесных рабов. А наше руководство их поддерживало на 150 процентов.

Причем оказалось, что я должен (!!) читать курсы всех разделов промышленной органической химии – от получения нефти до ее переработки. Ну и основные процессы крупнотоннажного органического синтеза, производство пластмасс, полимеров и синтетических волокон. Никто со мной ни о чем не договаривался. Выдали такой план – и вперед! И как добавил наш любимый начальник – и не стонать!

А то, что моя лаборатория по нефтехимии представляла пустую комнату, вообще без ничего, никого не волновало. Любой французский препод послал бы их сразу и далеко! Даже сопливый волонтер, откашивающий так от армии. Ну а мне что оставалось? Выкручиваться, как смогу и, главное, не стонать!

Поэтому, когда в конце года мне добавили ещё и руководство дипломами ( темы которых, естественно, я сам должен был придумать) я даже не удивился. А наоборот, подвязал некоторые темы к существующим НПЗ в Бизерте, чтобы иметь возможность пару раз в году туда в командировку съездить. Командировочные платила Высшая школа и очень неплохие. И это была такая отдушина, даже на покупку французских книг по фантастике в столичных букинистах выкраивал. Только давали их очень неохотно, но я и тут нашел ключик к руководству – обещание совместных статей на тему диплома!

И надо обязательно отметить большой плюс Высшей школы – библиотеку им европейцы очень неплохую оставили, плюс всю технику по копированию и тиражированию нужных учебных материалов. Оставалось найти общий язык с директором библиотеки. Я нашел и готовить лекции стало много легче.

Во всем этом была единственная положительная нюанса: когда работы запредельно много, времени на всякие грустные мысли почти не остается. Приходишь домой и падаешь без сил, язык в пересохшем рту не поворачивается после многочасовой говорильни. Ничего не хочется, даже есть. А горячего чайку попьешь, и мысли все равно приходят. Вот кусочек из моего тунисского творчества:

Ветер разносит мусор

По площадям Габеса,

И что-то не те мне пишут,

Что любят и ждут меня.

А боль в висках стучит

И не залить ее алколем.

А боль в висках стучит

И не унять ее ничем.

Алколь – под таким названием я сначала получал спирт в институте, естественно, для проведения лабораторных занятий, прилагая обязательное обоснования. Местные хозяйственники проверяли, но куда им было со мной тягаться. Бутанол и пропанол прекрасно заменяли алколь во всех прописях.