Via Baltica (сборник)

Вот я и решил погулять напоследок: денег хватало. Я пустился по кофейням и барам Старого города. К вечеру оказался в центре: возникли друзья и знакомые. Я всех угощал, словно что-то предчувствовал. Я помнил, что пора возвращаться, но не мог оторваться от старых и новых друзей. Мы бродили из бара в бар: трояк швейцару – и любая дверь нараспашку! На выходе из «Паланги» мы затянули песню, появилась милиция, мои собутыльники тут же сделали ноги, а меня – загребли. Вот и все, без особого ужаса думал я в тряском темно-синем фургоне, в котором нескольких выпивох везли на улицу. Т. Костюшко. Я знал: там, над рекой, не только следственная тюрьма, но и большой городской вытрезвитель. При задержании я не сопротивлялся – рассчитывал на послабление. Черта с два – раздели и заперли в камеру, где высоко над дверью горела тусклая лампочка. Велели ложиться и спать. Зря я пытался что-то им объяснять, сулил выкуп – пьяные бредни! Под утро я начал что было сил колотить в обитую жестью дверь – выпустите в туалет! Долго стучал, дверь открылась, плотный сержант мне здорово врезал, и я ненадолго, но отключился. Потом я брел до туалета в конце коридора, а после сказал этому битюгу: даю сто рублей, отпусти! Тот осклабился и врезал еще сильнее – хорошо еще, я успел повернуться боком. Беда! Как же я влип! Ведь система сработает – и капут. Так и случилось. Днем стали дергать из камер по одному, кого-то возвращали назад, других отпускали. В зарешеченное, без стекол, окно мы видели, как они выбегали из желто-кирпичного, царских времен, Тюремного управления – на свободу, где столько пива! Счастливые, только шаг – и свобода. Мне стало пусто и горько. Я смолил сигарету за сигаретой, хорошо, что запасся. Наконец вызвали и меня. По поводу пения на проспекте Ленина – никаких претензий. С кем пил? Я их не знаю. Ладно, собутыльников побоку. Чем занимаешься? Работаешь, учишься? В академическом отпуске, ответил я и притворно заныл: отпустите, для меня это плохо кончится, войдите в мое положение, будьте любезны, я же студент, с кем ни бывает!

–  Уже плохо кончилось, парень!  – как любят они это слово! – Тут кое-что выяснилось.

Незлой на вид капитан – опять капитан – угрюмо глядел на меня.

– Думаешь, трудно выяснить, если хочется? Ты же в розыске, тебе на пятки военкомат наступает. А это уже не наше – это, брат, общее дело!

Он мог меня запросто отпустить, но уже позвонил и сказал. Мог бы не дозвониться, мог вообще не звонить, никто бы его не тронул. Студент в вытрезвителе не был уникальным явлением. Но уже позвонил. Узнал. Отступать было некуда.

– Сейчас за тобой приедут, – бросил он и велел сержанту меня отвести назад, в зарешеченную комнатушку, где уныло сидели помятые и побитые пацаны, тощий дрожащий дед и даже один поэт, получивший уже известность в Старом городе, – кто за него поручится? Их-то я и оставил ждать дальнейших ударов судьбы, когда во двор вкатился зеленый военный газик – за мной! Мерзкий, отвратительный страх сдавил мне внутренности, ладони и лоб намокли – и сделать я ничего не мог: я боялся, очень боялся, и поэтому все представлялось еще ужаснее, чем было на самом деле. Никаких автоматчиков – лейтенантик и шофер. Никаких наручников, мне даже курить предложили. Да и в военкомате пожурили скорей для порядка и по обязанности. Офицер, на сей раз майор, без выражения сообщил:

– Тебе-то, парень, еще повезло! – Опять та же песня. – Очень тобой интересовался один полковник. Лично! Он бы тебя засадил, понимаешь? Не понимаешь… В тюрьму бы ты загремел, вот что! Ладно, везите его.

И отвезли меня в том же газике на Татарскую, на сборный пункт. Призыв заканчивался, осталась одна или две партии. Все, аминь. Мне стало вдруг так легко, что я рассмеялся. Глупо, конечно, но… Растянулся на нижней койке трехъярусных нар и задремал.