Вид на жительство

Боря уже притащил откуда-то мягкий стул и стоял с ним в руках. Родичи Бадыновых потеснились, освободив нам два места с краю. На столе передо мной появилась тарелка, а на нее щедро посыпалась еда — все острое, пряное, с изобилием кисло-сладких соусов. Неловко как-то — напросилась на угощение. Я украдкой провела пальцем по тарелке темного металла с патиной и витиеватым клеймом. Нож, вилка, ложка, узкий кубок с золоченной каемкой, блюда — вся посуда на столе Бадыновых была серебряной.

— Спасибо, — пискнула я. — Поздравляю.

Гости удовлетворенно заскрипели вилками, вернувшись к застольным разговорам. Один из родственников, точная копия Теклака Бадыновича, только светловолосая, поднялся из-за стола и заговорил. Боря, слегка покраснев, стал переводить.

— Ну, он говорит, короче, что все очень рады, что… ну, что я здесь и не умер. Короче, все меня хвалят.

— Так это твой праздник?

— Нет, — Боря энергично помотал головой, — это год с того дня, как мы покинули… нашу страну.

Родственник продолжал говорить, выразительно поглядывая на моего ученика.

— Что еще? — с любопытством поинтересовалась я.

— Да ничего особенно, — прошептал Боря с досадой. — То же самое. А вот теперь вас хвалит.

Точно. Вся семья глядела на меня.

— Скажите что-нибудь, — сказал Боря, мучительно краснея. — Только честно. Не надо говорить обо мне только хорошее. Я знаю, что у меня все плохо.

Я встала и сказала:

— Боря… Бадын… очень хороший ученик. Он не балуется и делает все уроки. Он обязательно выучится на… ученого.

Несколько подростков, чуть постарше Бори, видимо, переводили тем, кто не знал русского. Родственники одобрительно зашумели, переглядываясь.

— Бадын, — сказал Теклак Бадынович, приподнимаясь. — Я тратил много твоей школе, много ходил наш род менять золота, опасность. Ты должен показать нашим родичам, чему учился. Вот книга, читай.

Боря, с тоской оглянувшись на меня, подошел к стулу отца и, взяв в руки яркий журнал с надписью «Специи и пряности» на обложке, громко зачитал:

— Корица. Ее используют в приготовлении блюд во всех странах Востока. Из нее готовят приправу карри. Корица прекрасно ароматизирует пиво. Также корицу кладут в горячий шоколад и кофе…

— Есть обшибка, Васильевна? — строго спросил Теклак Бадынович.

— Нет, — сказала я. — Бадын все правильно прочитал.

— Оот! Оот! — загомонили родичи Бадыновых, стуча бокалами по столу.

Боря уселся рядом, тяжело дыша.

— Почему за столом одни мужчины? — украдкой спросила я. — У вас что, женщины едят отдельно?

— Нет, — ответил ученик, — но сегодня родичи обсуждают войну. Женщинам нельзя про войну, все родственницы на кухне, говорят о… ну как это… колечки, сережки, золото…

— Побрякушки?

— Ага.

— А я? Почему меня пустили?

— Вы учительница. Учителя дают совет, говорят, как надо. Все равно, женщины или мужчины. У нас большой почет учителям, оот.

— Не могу сказать, что мне это неприятно, — пробормотала я, чувствую себя просветительницей, несущей знания необразованному населению.

Я отказалась от вина. То ли от шума, то ли от напряжения разболелась голова. Перед глазами прыгали темные точки. Давление упало? Пожаловалась Боре, и тот вызывался отвести меня в ванную. Сидящий по левую руку от меня высокий, очень пожилой мужчина с длинной белой бородой, единственный из всех Бадыновых худощавый и субтильный, явно прислушивался. Когда я вставала, услышала, как он говорит отцу Бори:

— Учитель! Маган!

Теклак Бадынович пристально поглядел на меня и спросил:

— Вы здоровы, учительница Васильевна?

— Да, — ответила я как можно небрежнее, хотя от вспышек боли у меня уже сводило зубы. — Немного голова разболелась, перед глазами все плывет. Магнитные бури, наверное.

Подростки негромко перевели мои слова. Разговоры смолкли. Все родственники Бадыновых разом повернули головы и проводили меня взглядами. За мной из столовой выскользнуло несколько молодых парней. Парни юркнули куда-то под лестницу и исчезли. Стукнула входная дверь.

Боря показал мне санузел на втором этаже. В аптечке нашелся «нурофен». Я стояла, наклонившись над раковиной и ждала, когда прекратится мучительная пульсация в висках. Постепенно боль стала проходить. За дверью зашуршало. Вдруг кому-то приспичило, а я занимаю удобства, пялясь в зеркало. Дверь толкнули.

— Сейчас! — крикнула я. — Одну минутку!