Видение Евразии. По ту сторону национализма и интернационализма

Недостаточно констатировать, что кто-то отвергает «One World» («Единый мир»), потому что разнообразие народов и культур в принципе прекрасное явление и его следует сохранить. Решающее значение для практики имеет то, в какой иерархии стоят «ценности», за которые кто-то борется. Является ли этноплюрализм действительно наивысшей «ценностью»? Стоит ли собственный народ на первом месте или же все народы одинаково ценны? Борются ли за собственный народ или защищают все народы? Последняя этноплюралистическая позиция действительно вызывает симпатии по своему главному замыслу, но она не является действительно убедительной, так как она абсолютно абстрактно декларирует равноценность всех культур. Разнообразие народов и культур, без сомнения, следует предпочесть единой мировой цивилизации, но инаковость как таковая определенно не является достаточной причиной, чтобы ценить другую культуру. Как совершенно невозможно уважать какого-либо человека только потому, что он – «человек» (не обращая внимания на все его личные качества), то так же невозможно ценить культуру только потому, что она – «культура». Было бы бессмысленно, к примеру, принимать за чистую монету всю эту ложь об исламе, а потом тут же в «этноплюралистическом духе» требовать уважения к «исламскому культурному кругу». Тот, кто это констатирует, еще далеко не должен из-за этого поддаваться субъективизму или этноцентризму, напротив, мысль о «ценности отличия» – если она последовательно доведена до конца – ведет к индивидуализму.

Менее интеллектуально возвышенным, но не менее ошибочным представляется «классический» национализм. Кто ставит интересы собственной нации на первое место, для того любая мнимая солидарность с другими народами простирается в общем ровно настолько, насколько она не сталкивается с собственными национальными интересами. Причем тогда несущественно, поступает ли собственная нация по-империалистически или нет. Но национализм вовсе не означает автоматическую ненависть к иностранцам, как любят утверждать патриоты в ФРГ, чтобы тем самым сделать свой собственный национализм еще более сияющим на фоне других. Также народнический националист охотно признает за иностранцем его право на уважение к собственной родине; да, тот, у кого не хватает этой принципиальной предвзятости к своей стране и своему народу, даже вызывает подозрения. Кто не ставит нацию на первое место, тот в глазах националиста логически должен считаться потенциальным «предателем народа».

У кого нет более высокой, выходящей за рамки собственной национальной принадлежности, исходной точки, тот, строго говоря, не может считать неправой свою собственную нацию. Единственный упрек в адрес правящих может состоять лишь в том, что они не защищают национальные интересы. Здесь проявляется родство сущностей национализма и либерализма: «У первых «мы» становится на место «я», которое свойственно вторым. В либерализме человек имеет право постоянно искать для себя лучшие преимущества и соответственно интерес; в национализме национальный интерес перевешивает все. В обоих случаях наивысшее определение состоит в интересе, это значит – в пользе» (Ален де Бенуа).

Национализм в этом случае уже не только простое средство освобождения, а становится суррогатной религию. Когда верность нации претендует на то, чтобы быть выше любой другой связи, то нации приписывается буквально трансцендентальное качество. Точно в этом смысле национализм тогда также «занял место церкви в качестве обязательной инстанции толкования и оправдания постреволюционного человека».