Видение невидения

Об этом вопле говорит и Христос (Лк. 18, 7 и др.), и Сам он на кресте завопил громким голосом: Эли, Эли, ламма савахфани, и этот вопль в третий день воскресил Его телесно.

_______

Вся живая тварь мучается и стенает и доныне, сказал апостол Павел. Стенание — вопль, экзистенциальный вопль твари, павшей в моем грехе. И твою душу пронзит меч, сказал старец Симеон Деве Марии. Он сказал это всем, сказал мне. Само существование твари есть пронзение мечом ее души.

Мой вопль могут слышать и другие, но он может быть и безмолвным, тогда слышит его один Бог. Моисей молчал, когда Бог сказал ему: что ты вопишь? (Исх.). Но может быть и так, что я сам не слышу своего вопля: в своем несчастье обвиняю других, судьбу, рок. Не они виноваты в моем страдании: я сам виноват, мой грех. И наконец самое последнее понимание: да, я сам виноват, только я виноват, бесконечно виноват, но виноват без вины. Тогда воплю громким голосом: Боже Ты, мой Боже, что Ты покинул меня. Пока я не пойму, что мое страдание не частичное, вызванное какой-либо частной причиной, а всеобщее тотальное страдание, боль бытия, пока Бог не даст мне этого понимания, не даст вопля, всеобщего и беспредметного, Он и не явится мне.

В этом вопле я не виню уже даже себя самого, он действительно беспредметно всеобщий. В этом вопле открывается Божественное безумие, mysterium tremendum, страшное и блаженное. Потому что в вопле Бог возвращается ко мне: открывается бесконечная ответственность и абсолютная свобода, которую Он дарит мне; мое абсолютное несоответствие Его дару мне — мой грех; тогда бесконечная ответственность, подаренная мне, становится моей виной, виной без вины, абсолютной невозможностью принять Его дар. Но бесконечная ответственность уже возложена на меня: я не могу ни принять, ни не принять ее. Мне остается только одно: вопить от страха. В свободе выбора я детерминирован и его формой, и его содержанием, Бог ничего не оставил мне для моей свободы воли: Бог оставил мне Свое ничто. В этом ничто, в отсутствии всякой возможности, в полной невозможности, в вопле рождается моя абсолютная свобода, подаренная мне Богом. Больше мне ничего не остается, абсолютно ничего, только вопить от страха, от невозможности принять Его дар. «Но невозможное для человеков возможно для Бога». В вопле я «сораспинаюсь Христу», в вопле открываются мои глаза, и Бог в Христе принимает на Себя мою вину без вины. Я могу завопить громким голосом. Я могу завопить в молчании. Могу завопить в терпении и в ропоте, в страдании и в радости. Наконец, могу не слышать своего вопля. Почему Бог не дает человеку услышать свой вопль — не знаю. Почему одному Бог дает услышать свой вопль в одно время, другому — в другое время, третьему, может, и вообще не даст услышать — не знаю. Но пока Он не даст мне услышать мой вопль, Он не явится мне. Вопит каждый; само существование есть вопль: пронзение моей души. Когда же я слышу свой вопль, я слышу, что это вопль Самого Бога — Богочеловека, пронзение Его души, Его mysterium tremendum.

Апостол Павел говорит: от скорби — терпение, от терпения — опытность, а тогда приходит надежда; не моя надежда, всегда обманывающая меня, а от Бога, Божья надежда. Я думаю, опытность, о которой говорит апостол Павел, это полная безнадежность, полное сокрушение духа, когда у меня уже нет никакой человеческой надежды и мне остается только вопить. Тогда приходит Бог.

Каждый вопит, но не каждый слышит свой вопль, беспредметно всеобщий вопль. Если же Бог дает человеку услышать его вопль, то он услышит его и в своем терпении, и в ропоте, и в покорности, и в возмущении и восстании на Бога, как Иов; я услышу свой вопль и в моей предопределенности, и в ответственности, и в моем рабстве, и в моей свободе; и в страдании, и в радости, и в радости страдания. Тогда открывается Божественное безумие всего моего существования, всего Божественного домостроительства. В Божественном безумии отожествляются радость и страдание, вера и неверие, добро и зло, святость и грех. О вере, которая не верит, я уже говорил. Отожествление радости и страдания знает, хотя бы частично, каждый из своего опыта: блаженны плачущие. Но праведность и грех, праведность и вина греха тоже совместны и взаимны: чем больше праведности, тем больше видение своей вины и главной — вины без вины. Но тогда больше и вины: кто не видит вины, тому она и не вменяется, кто больше видит, тому она и больше вменяется. Христос взял на Себя грех всего мира — вину греха, тогда и виноват больше нас всех, хотя и безгрешен: полная праведность — полная вина. Но тогда уже нет и греха: полное принятие на себя вины — полная ответственность, тогда нет греха. Полное принятие на себя вины уничтожает грех, так же как вера, которая не верит, убивает неверие и радость страдания — страдание. В наибольшем напряжении обоих крайних полюсов жизни один полюс уничтожает другой: Христос — антихриста.

_______