Видят ли березы сны

– Зачем вы меня позвали? – уже нетерпеливо, задав тот же вопрос, спросила Анна.

Но увидев его измученное лицо, она захохотала, сменив гнев на милость, ибо приняла его несчастье, исключительно за результат тяжелого подъема.

– Милая моя, Анна Тимофеевна, – начал он, вытирая, вынутым из внутреннего кармана белоснежным платком, вспотевший лоб, – право слово, я не привык к такой странной погоде, вот ежели бы сейчас были тучи или того лучше дождь, то я чувствовал бы себя превосходно, а здесь, я сам не свой, позвольте же мне подняться и немного отдышаться, уверяю вас, я все скажу, даю вам слово дворянина.

Она звонко засмеялась и ничего не сказав продолжила путь, в то же время, ускорив шаг толи от нетерпения, толи дразня его.

Вид с холма открывался и правда восхитительный, да и само здание, заброшенного завода, заросшее травой было прекрасно в своем упадке.

– Поразительно, как забытые и полуразрушенные места, бывают порой красивее хотя и не всех, но многих новых, и лишенных души в своем совершенстве. Согласитесь? – спросила Анна, любуясь видом, когда они, наконец поднялись на гору.

Николай обвел взглядом заброшенное, ничем не примечательное здание бывшего завода, на выбитые окна, покосившийся забор, или те места, где природа отвоевав свое место и вовсе поглотила результаты человеческого труда, на весь этот упадок, разруху и декаданс и не нашел в нем не только ничего привлекательного для себя, но и даже мало-мальски приятного глазу.

– Хм, удивительное вы создание Анна Тимофеевна, даже в разрухе красоту видите. Кругом зияют рваные дыры, ржавчина, и бурьян. Столько трудов и денег пошло прахом. А вам все это кажется красивым. Хотел бы увидеть красоту в этом, но, увы, боюсь ее здесь нет, – заключил он.

– Значит вы, право слово, не туда смотрите, смотрите вон на тот луч солнца, – и она указала на главное полуразбитое окно, – здесь были люди, кипела жизнь, а теперь нет ничего, один только след от них остался, словно след на песке. Люди здесь жили, работали, кто они, где они – нет ничего, осталась лишь память, а природа, вы только послушайте, как поют здесь птицы, этот мелкий кустарник, что захватил завод им явно по нраву, все это так восхитительное и так грустно и так прекрасно, я и не знаю как все это объяснить, чувства вообще объяснить бывает не просто, – задумчиво и уже меланхолично сказала она, хотя буквально минуту назад с таким воодушевлением говорила о красоте вокруг, что невольно и он, со своим скептическим и трезвым взглядом на жизнь, вопреки здравомыслию поддался порыву, заразившим удивительным чувством восхищение всем, что происходит вокруг.

– В этом с вами нельзя не согласиться, Анна Тимофеевна.

– Можно Анна.

– Ан-на, – по слогам, будто снова учась говорить, произнес он.

– Николай Алексеевич, простите мне мой, наивный и неуместный порыв души, я всегда не много не своя на природе, будто во хмелю, – улыбнулась она, – я не забыла, что вы меня позвали, не праздности ради, что же вас заставило, пренебречь правилами приличия и пригласить гувернантку на прогулку? – не удержавшись, съязвила она.

Он, не услышав ее колкость, а может услышав, но не подав виду, заговорил, встав в пол оборота к ней, так, что казалось, будто он говорит одновременно ей, но при этом смотрит куда то вдаль.

– Никогда не имел сложности в выражении своих мыслей, до сей поры, честно признаюсь вам. Но сейчас, не знаю, как и начать, и должен ли говорить, а главное стоит ли. Не имел обыкновения, вмешиваться в чью либо жизнь, но…

– Не томите же, – перебила его Анна, – если до сей поры, я хотела услышать, зачем вы меня позвали, так как считала, что серьезного в том мало, теперь же, после вашего предисловия, я хочу и страшусь услышать это, а оттого чем быстрее придет развязка, тем легче.

– Не бойтесь, то будут слова друга, а я смею надеяться, скорее вам друг, нежели враг. В общем, дело достаточно деликатное, и на сколько я могу судить о вас, а я хотя и не вижу красоты в заброшенном месте, однако же в людях, смею думать, разбираюсь не так уж плохо. Вы хотя и наставница, для юных барышень, но по моему разумению, остаетесь созданием неискушенным и отчасти ваши представления о людях, как я успел заметить, наивны и чисты, тогда как их помыслы…, словом замечу, я далек от распространенного заблуждения, что добра в мире больше чем зла. Так о чем это я? Ах да, о помыслах. Помыслы людей, вас окружающих, боюсь не так невинны, как вам представляется, – все это он говорил тоном деликатным, правда не лишенным назидания, более похожим, на тот, которым она говорила со своими неразумными ученицами.

– Боюсь, при всем моем к вам уважении, Николай Алексеевич, я не возьму в толк о чем это вы, – раздраженно, перебила его Анна.