Вихрь

В том году (шло лето 1950 года) над головой Элека Варью разразилась гроза. У него «зарезали» одну статью. Новый главный редактор, женщина, назначенная на эту должность месяц назад, ничего не объясняя и ничем не мотивируя, сунула ему в руки статью, сказав коротко:

— Плохо, никуда не годится.

Элек спросил у нее, что в статье, на ее взгляд, следует поправить. Или лучше ее всю переработать?

Главный редактор, склонив голову набок, посмотрела на улицу, бросив:

— Вы сами знаете, — И, не проронив больше ни слова, начала протирать бумагой стекла очков в темной черепаховой оправе.

Статья не была особенно удачной, но и плохой ее назвать было нельзя. Подобные его статьи всегда публиковались до этого. Эту же ему вернули. Элек статью переделал, напичкал необходимыми цитатами, кое-что переработал, но и на этот раз ее вернули.

Элек не стал спорить, пошел в обком к товарищу Шювегешу. Встал перед начальником отдела кадров и выпалил заранее заготовленную фразу:

— Я благодарю товарищей за то доверие, которое мне до этого оказывали, за то терпение, которое было проявлено по отношению ко мне. Теперь я знаю, что должен делать, как поступить. Я сделал правильный выбор между партией и родственниками из враждебного партии класса. Я развожусь с женой.

Начальник отдела кадров так удивился, что сначала даже не понял, о чем речь. Он был занят составлением штатного расписания на год и с трудом воспринимал то, что не имело отношения к этому расписанию.

Элек Варью еще раз, более обстоятельно, объяснил свои намерения.

Шювегеш сразу же просиял. Он вышел из-за стола и, похлопывая Элека по плечу, похвалил его за смелое решение и сразу же хотел отвести к товарищу Хорегу, но тот был очень занят и принял Элека Варью только через два дня.

Глава шестая

Первый секретарь обкома Карой Хорег был очень замкнутый и строгий. Никто никогда не видел, чтобы он смеялся, улыбался он и то редко. В области его боялись. О его семье никто ничего не знал: есть она у него или нет, а если есть, то где именно живет.

Жил он один в огромной старой вилле, которую охраняли сотрудники госбезопасности. Все жители обычно обходили эту виллу стороной. Дома он бывал мало. Весь день, с раннего утра до позднего вечера проводил в обкоме. (Неизвестно, зачем тогда нужна была ему такая большая вилла?) Когда кончалось рабочее время, он отсылал домой секретаршу, закрывался на ключ и продолжал работать. Как бы поздно ни было, окна его кабинета всегда были ярко освещены.

Один раз мы за ним подсмотрели. У кого-то из нас был день рождения или что-то подобное, и мы выпили пива в пивной на остановке электрички. Мы были навеселе, и вдруг нам взбрело в голову посмотреть, а что в такую пору поделывает товарищ Хорег. А не завелась ли у него какая-нибудь женщина?

Напротив обкома стоял огромный жилой дом, с чердака которого хорошо просматривался кабинет Хорега. Мы ввалились в этот дом. Привратница сначала не хотела нас пускать на чердак. Тогда один из нас показал полицейское удостоверение, и старуха сразу же согласилась; она так перепугалась, что у нее тряслись руки, и она все время повторяла дрожащим голосом:

— У нас очень порядочный дом. Можете совершенно не сомневаться!

Мы старались ее успокоить:

— Хорошо, мать, хорошо!

Поднялись на чердак.

Вентиляционные окошки оказались чересчур высоко. Тогда мы сняли с крыши несколько плиток черепицы и стали наблюдать за Хорегом. Сначала мы увидели его кабинет, в котором никого не было. Потом рассмотрели, что большая, обитая кожей дверь, которая вела в комнату секретарши, раскрыта настежь. Мы переместились немного в сторону и продолжали свое наблюдение.

Посреди комнаты стоял Хорег. Один, как раз напротив открытой двери. В комнате было темно, свет падал только через открытую дверь. Хорег стоял, широко расставив ноги, сложив руки на груди. Мы в недоумении переглянулись.

— Посмотрите, да он что-то говорит! — воскликнул вдруг один из нас.

Мы внимательно пригляделись и увидели, что губы у Хорега действительно шевелятся.

Стоял он, словно Люцифер из драмы Мадача «Человеческая трагедия», и что-то говорил, говорил.

Нас разобрал смех.

— Произносит праздничную речь! — сказал я. — Репетирует!

Хохотали мы до боли в животе.

После этого случая каждый раз, когда мне приходилось бывать у товарища Хорега, я невольно вспоминал эту сцену и с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.

Сейчас же, когда я стоял у стола старого Шювегеша, мне было не до смеха.

Хорег принял нас, как обычно сумрачный и строгий. Когда мы вошли к нему в кабинет, он даже не встал, руки никому из нас не протянул. Мы сели к столу. Шювегеш рассказал секретарю о цели нашего визита, пересыпая слова шуточками. Я же сидел ни жив ни мертв.

Хорег слушал с нетерпением, а когда старик на миг замолчал, спросил:

— Всё?

Шювегеш пришел в замешательство. Вытянув свою тонкую шею, сказал, что остальное я сам доскажу.

Хорег посмотрел на меня.