Вихрь

И снова в обкоме я стал своим человеком. Охранник пропускал меня в здание без пропуска, а сотрудник госбезопасности уже не рылся в моем портфеле. С кем бы я ни встретился в коридоре, все приветливо здоровались со мной. Все было бы хорошо, если бы не эта провинциальная жизнь, которая надоела мне до чертиков. Мне хотелось выйти на широкий простор, да и новый главный редактор, женщина, все время раздражала меня.

Она была единственным человеком, на которую мой поступок не произвел отрадного впечатления: она с брезгливостью брала у меня рукописи и, даже не читая их, передавала дежурному редактору. Однажды я спросил у нее, не интересует ли ее то, что я написал.

— Нет, — ответила она и как ни в чем не бывало начала протирать стекла своих очков.

Я пытался ухаживать за ней, пытался угодить ей, но напрасно, она не шла ни на какое сближение. Сотрудники вскоре заметили это.

Единственный сотрудник редакции, с которым я мог поговорить по душам, был заведующий сельскохозяйственным отделом. Он был страстным мотоциклистом, постоянно разъезжал по районам, и потому его очень редко видели в редакции. Когда у меня бывало отвратительное настроение, я просил его взять меня с собой в поездку.

Каждый раз, выехав за город, мы в первую очередь останавливались у корчмы. Однажды это кончилось тем, что приятель мой (он тогда ехал один, без меня) налетел на придорожный столб и разбился.

— Ну и пройдоха же ты! — заявил он мне как-то в корчме.

Я не понял, что именно он имел в виду, и потому ничего не ответил, только недоуменно пожал плечами.

— Я ведь все знаю, дружище.

— Что ты знаешь?

— Хозяин, дай-ка нам еще по стопке палинки, — попросил он.

— Сливовой?

— Давай сливовой.

— Пробейте чек, пожалуйста.

— Пробью, пробью, ты наливай знай!

Через минуту он уже принес стопки с палинкой, одну из них подвинул мне:

— Ну, с богом, поехали!

Он выпил залпом, я же только пригубил — день только начинался, и я боялся за свой желудок.

— Здорово ты все это распланировал, старина. Вот только сейчас вроде бы несколько застрял на месте.

— Распланировал? Что я распланировал?

— Ловко, ловко, ничего не скажешь.

— Да ты тронулся, что ли?

— Брось темнить. Я же все знаю. Я начал выходить из себя:

— Знаешь, тебе вредно пить с самого утра.

Приятель громко засмеялся.

— Ну и ржешь же ты!

— Женщинам мой смех нравится.

— Ну и вкусы же у твоих женщин!

— А у твоих?

Приятель явно обиделся.

— Ну, с тобой, я вижу, и пошутить уже нельзя…

— Я выпиваю — это правда. Пью с детства. Меня дед мой родной приучил. Жили мы с ним в горах на винограднике. — Он немного задумался, а затем снова перешел в наступление: — Пью я много, это верно, но беременную жену из дома никогда бы не выгнал! А ты? Об этом же все говорят.

Что я мог ему ответить? Начал что-то говорить о том, что это не простая история, что она мне самому дорого стоила, что всего этого словами не объяснишь.

— И не старайся мне объяснять, меня это не интересует. Это твое дело. Ты знаешь, что ты делаешь. — Его развезло еще больше, он усмехнулся и продолжал: — Одного я только не знаю, что ты сейчас собираешься делать.

— Что собираюсь делать?

— Я об этом не раз уже думал. До этого все было понятно: разведешься, затем снова женишься, а вот потом что? Не такой ты парень, чтобы не рассчитать все наперед. Я не раз играл с тобой в шахматы и наблюдал, что ты ни одного хода не сделаешь, заранее не рассчитав хотя бы следующий ход.

— Жизнь не шахматы.

— Разумеется, не шахматы, но «ходить» все время приходится.

И он снова пьяно рассмеялся. Мне хотелось ударить его.

— А я знаю, каким будет твой следующий шаг!

— Ну, скажи!

— Я тебя разгадал, старина.

— Буду рад послушать.

— Меня сейчас вот только осенило… Ты уйдешь из газеты.

— Великолепно! А не скажешь ли куда именно?

— Пока я этого еще не знаю.

— А жаль.

— Но думаю, — он ехидно растянул припухшие губы, — ты метишь на какой-нибудь директорский пост.

— Пьяный дурак, вот ты кто! — выкрикнул я.

— Я никогда более трезвым, чем сейчас, не был, старина. А зачем же тогда ты взял такую жену, у которой дядя работает в министерстве? Ну скажи — зачем?

— Да ты за кого меня, собственно, принимаешь? — возмутился я. — За последнего мерзавца, что ли? Ошибаешься!

— Ничего плохого я о тебе не думаю, но знаю: раз ты бросил красавицу жену и женился на этой Ольге, то сделал это не без умысла.

— А ты что-нибудь слышал о любви? О том, что на свете существует любовь? Или нет?

— Не играй со мной в прятки, старина. У тебя это не получится. Ты не Вронский, ни Золтан Сатмари, ни Жюльен Сорель, ты пигмей.

— О, да ты, оказывается, знаток литературы!

— Такая женщина, как Ольга, все равно что лифт: с ее помощью можно быстрее взлететь вверх по служебной лестнице. Нужно только нажать ту кнопку, которая лучше сработает.

Идиот! Так хотелось дать ему по морде, но он был сильнее меня, и я, не попрощавшись, ушел.

— Не такой-то уж ты стыдливый, каким хочешь казаться! — крикнул он мне вдогонку.

На третий или четвертый день после этого, когда мы с ним встретились в редакции, он сделал вид, что ничего не помнит, подошел и попросил у меня огонька, чтобы прикурить дешевенькую сигарету.