Вихрь

Глава восьмая

Спустя две недели после разговора в корчме с приятелем Элек Варью написал разоблачающую статью, направленную против директора только что национализированной мельницы Маутлингера. В ней он вскрыл случаи различных злоупотреблений и ошибки. С большим жаром писал о том, что директор мельницы придерживается старого, бережет свой покой, ставит различные препятствия на пути развертывания стахановского движения и тем наносит большой вред государству. В статье приводились довольно длинные цитаты из выступления Ракоши на первом всевенгерском совещании стахановцев. Заканчивалась статья следующими словами: «Тех, кто злоупотребляет доверием народа, необходимо немедленно убирать с нашего пути. В наших рядах не место тем, кто мешает движению вперед!»

В области все знали, что после опубликования этой статьи директора мельницы немедленно снимут с работы. Но произошло вот что. Директор на общем собрании признал свои ошибки, его выступление было весьма самокритично (это был добрый мельник, страдающий от болезни легких). Во всех злоупотреблениях, оказывается, был виноват старший мельник. Раньше он не один год работал у эксплуататора Маутлингера и, видимо, не смирился с новым порядком.

Старшего мельника сразу же уволили, а две недели спустя против него было возбуждено уголовное дело. Элек Варью присутствовал на судебном заседании, намереваясь написать об этом в газете, но неожиданно ему стало плохо, и он покинул зал суда.

В январе 1954 года Элека Варью послали учиться в одногодичную партийную школу, откуда он приезжал домой только раз в две недели.

«Сегодня понедельник, нужно как-то прожить еще четыре дня, и ты снова будешь со мной. С тех пор как ты уехал, все стала для меня совсем другим. Когда я иду по улице, то мне кажется, что ты идешь рядом, но стоит мне захотеть взять тебя за руку, как я не нахожу ее. Все в доме напоминает о тебе, да и не только в доме: и главная улица, и рыночная площадь, и памятник Кошуту в парке — все-все. Мне хочется плакать с досады. Я не знаю, как я проживу без тебя этот год.

В субботу вечером мы с девчонками сидели в кондитерской. Просто зашли выпить по чашечке кофе и поболтать немного. Я все время смотрела в тот угол, в котором мы с тобой не раз сидели вдвоем. Смотрела туда и ждала, а вдруг ты появишься. Знала, что это глупо, и и все же ждала. Разнервничалась так, что даже облила себя кофе.

Девчонки заметили мою нервозность. Они сказали, что я до сих пор влюблена в тебя, что это видно по моему лицу и по тому, что я постоянно говорю о тебе. Хочешь, буду откровенна? На это было трудно ответить. Лгать я не могла. Я правда очень-очень тебя люблю. Но я не хочу, чтобы они подсмеивались надо мной. Ты же знаешь, какие они взбалмошные и глупые. Еще они говорили, что я, видимо, потому такая важная, что тебя послали учиться в партшколу, после окончания которой назначат директором. Ведь это совсем не так, и тебе это известно лучше всего.

В субботу я получила оба твоих письма и открытку. Я даже рассердилась на старика почтальона, так как одно из писем пришло раньше, а он его не сразу принес. Потом же так обрадовалась, что даже расцеловала почтальона. Он был очень рад этому и пообещал сегодня принести от тебя еще письмо. Наверное, оно у него уже лежит на почте.

Каждый день я читаю твои письма по два раза, и открытку тоже. Одно из них я почти наизусть выучила, то, в котором ты пишешь: «Расстояние для любви что ветер для огня: маленький огонь ветер гасит, а большой раздувает».

Куда бы я ни шла, эти письма я беру с собой и очень радуюсь, когда речь заходит о тебе. Мне очень приятно говорить о тебе, называть твое имя или говорить, что мой муж написал то-то и то-то.

Только не смейся надо мной, пожалуйста.

Я хочу быть очень красивой к тому времени, когда ты вернешься, такой красивой, какой я еще никогда не была, красивее, чем тогда, когда ты меня в первый раз поцеловал.

Между прочим, я иногда вижу Дьюлу. Он совсем глупый. Как-то он спросил меня: «Скажи, почему ты для меня такая недоступная?» (Ну не дурак ли?!) Конечно, я ему на это ничего не ответила, только посмеялась. Одно время он перестал ходить к нам, и правильно сделал (глаза бы мои его не видели), но вскоре опять появился.

Вчера у меня день начался плохо. Утром поцапалась с мамой, хотя и не сильно… Я ей сказала, что сегодня воскресенье и ей надо отдохнуть, сходить к тетушке Теруш, а обед я и сама могу приготовить. Она в ответ на это начала возмущаться: почему это мне пришло в голову посылать ее к Теруш, которую я не люблю. Потом согласилась пойти к ней, но только вечером. А я так хотела побыть одна, вернее, с тобой.

Когда я осталась одна, то стала думать о тебе, читать вслух твои письма. Мне казалось, что я слышу твой голос. Я закрыла глаза и увидела тебя. Ты был такой красивый! И тут я начала плакать. А потом решила сама себя отвлечь от грустных мыслей — стала думать о том, как мы обставим нашу с тобой квартиру.